Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

11-ой гимназии. В этом секретном донесении директора сказалась вся личность. Зная консервативный образ мыслей нового министра Шварца, в угоду ему, Барсов составил свое донесение, будучи уверен, что его содержание, в виду его секретности, никогда не станет мне известным. Однако, большинство директоров высказались в пользу существования родительских комитетов. Один из членов комиссии, Смольянинов, выдающийся педагог, хорошо знавший Шварца, когда тот был директором гимназии в Москве, произнес в комиссии речь, доказывая необходимость сохранения родительских комитетов; он говорил, что из уважения к выдающейся педагогической деятельности Шварца, мы должны, оценив существующую обстановку в современной школе, убедить министра не уничтожать родительских комитетов, но ограничить их работу строго определенными задачами. Я с своей стороны решительно защищал родительские комитеты, и рассказал, что я был принят министром Шварцем и его товарищем, Георгиевским, для доклада о деятельности совета председателей родительских комитетов Петербургского учебного округа и просил их не уничтожать института родительских комитетов.

Я посетил министра Шварца до назначения вышеуказанной комиссии, изложил ему вкратце о той работе, которую мы проделали для нормального хода учебных занятий, и подал краткую записку в защиту родительских комитетов. Министр Шварц был в то время пожилым человеком лет за 60; очень высокого роста, он держался очень прямо и бодро и, судя по его внешности, можно было предполагать, что он получил военную выправку. Такое впечатление он произвел и на Государя, Николая 2-го, когда впервые представлялся ему после своего назначения. Я позволю себе привести это впечатление царя при представлении ему министра, потому что оно дает представление не только о полном незнании им людей, назначаемых им в министры, но также и о не вполне уместной передаче им своего впечатления о лице, призванном занять такой важный пост. О первом визите Шварца к царю мне передавал мой товарищ по Училищу и Академии Н. Демидов, который в чине полк, гвардейской артиллерии был назначен флигель-ад’ютантом царя и должен был приблизительно раз в месяц дежурить во дворце и устанавливать порядок приема всех лиц, желающих посетить царя, как министров, так и всех других, ему представлявшихся. Обыкновенно флигель-ад’ютант после приема завтракал с Государем и его семьей, и Государь во время завтрака делился своими впечатлениями. Демидов сообщил мне, что о Шварце царь сказал следующее:

«Когда, Демидов, Вы сообщили мне, что сейчас войдет в мой кабинет министр Шварц, то я думал, что войдет человек небольшого роста, немец, сугубый педагог; и я был поражен, когда увидал идущего ко мне человека, по своей выправке и росту похожего на настоящего правофлангового гренадера, а никак не на педагога».

Насколько я вспоминаю, Демидов сообщил мне, что Государь не имел почти никакого представления о достоинствах назначенного министра и очень смеялся, передавая ему свое первое впечатление от этого визита.

Чтобы узнать мнение товарища министра Георгиевского, после визита к Шварцу я отправился с докладом о деятельности совета председателей родительских комитетов и к нему. Не помню сейчас точно, сам ли Георгиевский пожелал видеть меня, или это была моя инициатива. Георгиевский был долгое время директором Лицея имени Николая 2-го, основателем которого был известный Катков, крайне правых убеждений, издатель правой газеты «Московские Ведомости». Катков был очень уважаем Государем Александром 3-м и обер-прокурором Святейшего Синода К. П. Победоносцевым. После Каткова директором лицея был Грингмут, а затем Георгиевский. Консервативное направление Лицея продолжалось и при Георгиевском, о котором я много слышал от моего дяди Дмитрия Дмитриевича Глики («дядя Митя», о котором я вспоминал ранее), так как дядя служил в Лицее с 1884 по 1900 год, исполняя сначала должность бухгалтера, а при Георгиевском — должность секретаря Лицея. Дядя отзывался о Георгиевском с большим уважением, ценил его, как хорошего педагога, а также строгого и умелого директора. Георгиевский с своей стороны ценил работу дяди, и, когда дядя подал в отставку, чтобы переехать в Петербург и учить моих детей, то Георгиевский очень уговаривал его остаться в Лицее, обещая ему прибавку жалованья и некоторые льготы.

Георгиевский, вероятно, знал от дяди, что я ученый и профессор Артиллерийской Академии и что это благодаря моему приглашению он лишился хорошего работника. Поэтому при начале моего свидания, я не напомнил Георгиевскому, что мой дядя был секретарем в Лицее, и только в конце визита сообщил ему, что слышал о нем много хорошего от моего дяди. Он в свою очередь был рад познакомиться со мной и сказал, что мое имя ему хорошо известно. Что касается его мнения о родительских комитетах, то оно было скорее против них, хотя он согласился со мной, что при решении этого вопроса надо быть очень осторожным и взвесить все обстоятельства за и против.

Министерская комиссия вынесла единогласное решение о необходимости сохранить институт родительских комитетов и выработала новое положение о комитетах, которое было утверждено министром Шварцем почти без каких-либо изменений. Родительские комитеты просуществовали вплоть до революции.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ЗАЩИТА ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ В УНИВЕРСИТЕТЕ

К весне 1906 года постройка дома на земле, которую я приобрел у крестьян на реке Угре, Калужской губернии, была закончена, и в начале мая моя семья отправилась туда на все лето. Купленная земля тогда представляла из себя совершенно невозделанный участок, покрытый лесом и глухо поросшим кустарником. Моему старшему сыну Дмитрию было 13 лет, но он любил природу и с увлечением стал заниматься сельскими работами, мало-по-малу приводя этот маленький хутор в культурное состояние. Жена и другие дети также были рады провести лето в условиях деревенской жизни, где действительно можно было отдохнуть от городской суеты. Был доволен и я: осуществилась моя всегдашняя мечта иметь небольшой кусок земли, который можно было бы обработать по правилам современной науки, чтобы показать крестьянам, как надо вести интенсивное хозяйство. До тех пор я никогда не занимался сельским хозяйством, но перед приездом в деревню я прочитал некоторые книги по земледелию (в особенности я проштудировал книгу о земледелии Кренке); в первое же лето приобрел плуг и решил вспахать для посева ржи первую десятину земли. В то время мои соседи-крестьяне не имели понятия о плуге, и все пахали сохой; их способ обработки земли нисколько не отличался от навыков, установленных во время едва ли не Рюрика, и потому урожай был очень низок. Нечего говорить, что мои собственные опыты пахотьбы были неудовлетворительны, и соседи-крестьяне, несомненно, смеялись над затеями барина. Но через 3-4 года наше интенсивное хозяйство (шестиполье) стало давать такие урожаи, что крестьяне переменили мнение о наших затеях и стали покупать все наше зерно для посева. В первый же год мои мальчики и я выкопали 200 ям и посадили яблони (трех-летки), которые впоследствии давали нам до тысячи пудов превосходных яблок. Наибольшими любителями сельского хозяйства оказались мой старший сын Дмитрий и младший Владимир; благодаря их трудам, хутор перед войной можно было назвать образцовым; осматривать его приезжали издалека, и все удивлялись, как можно было в короткое время так культивировать дикий участок земли (около 50-ти десятин).

В течении этих же весны и лета я должен был выполнить одну работу, которая была, правда, вне моей специальности, но от исполнения которой по многим обстоятельствам я не мог отказаться: дело касалось выяснения причин очень плохого состояния позолоченной главы вновь построенной церкви Воскресения Христова на |Крови (на месте убийства Александра И). При виде главы храма можно было думать, что с нее слезло все золото, так как она имела буроватй цвет, местами переходивший в черный. Злые языки не замедлили пустить сплетню, что при работе часть золота была украдена и что поэтому глава была покрыта очень тонким слоем золота, которое при температурных колебаниях, обычных для Петербурга, легко могло отделиться от медных листов, на которые оно было наложено. Так как во главе строительной комиссии стоял вел. князь Владимир Александрович (2-й сын Александра II), то злые языки пустили слух, что хищение золота произошло не без его ведома. Заместитель воликого князя по постройке храма, граф Татищев, и строитель, архитектор