Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

Статья французского порохового инженера послужила для нашего знатока порохового дела полк. Киснемского материалом для математической обработки полученных данных. В результате, он опубликовал свою работу в «Артиллерийском Журнале» и представил ее в Артиллерийский Комитет на предмет получения особой премии имени ген. Дядина. Эта премия в размере 1500 руб., согласно воле завещателя, должна была выдаваться в определенные сроки артиллеристу, сделавшему наиболее важное изобретение или работу для усовершенствования артиллерии. Присуждение этой премии было обставлено очень строгими условиями и происходило в особом заседании Артиллерийского Комитета при непременном участии двух членов Российской Академии Наук. В тот год было представлено несколько трудов на соискание премии, и среди них были труды Киснемского и профессора Артиллерийской

Академии Г. А. Забудского; последний представил составленный им курс (налитографированный) «Пороходелие». Председателем Комиссии для разбора этих трудов был назначен начальник порохового Охтенского завода ген. Сухинский, я и кап. Дымша (пороховой инженер) — членами. Так как мне неловко было писать разбор трудов моего шефа по лаборатории, то мы разделили труды: Дымша написал рецензию о труде Забудского, а я о работе Киснемского.

Я немного отвлекся от темы о диссертации Сапожникова, но я позволил себе это отступление, так как все эти события близко соприкасаются между собою и дают характеристику действующими лицами. В комиссии был прочитан составленный М. П. Дымшей отзыв о книге Забудского. Впечатление получилось довольно неблагоприятное, — в особенности после того, как М. П. привел доказательства тому, что Забудский списал целыми страницами с книги И. М. Чельцова «Взрывчатые вещества». М. П. сообщил нам, что показал обе книги ген. Костырко и указал, какие приемы были использованы Забудским, чтобы составить теоретическую часть своего труда. Ген. Сухинскому и мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к мнению Дымши о книге Забудского. Мое положение было особенно неприятным, так как помимо того, что он был мой шеф, он возглавлял также комиссию, которая была назначена для разбора моей диссертации⁴). Впоследствии, когда он узнал какой отзыв был дан нашей комиссией, он был очень сердит на меня. Относительно работы Киснемского мною был представлен в комиссию очень обстоятельный разбор, где я привел все литературные справки и критически разобрал приложимость выведенных им уравнений для использования их на практике для составления нитрующих смесей с целью¹ получить пироксилин определенной степени нитрации. Мой отзыв не особенно хвалил работу, и на основании его трудно было автору рассчитывать на получение

Дядинской премии. Мне передавали потом, что Ф. Ф. Бейльштейн, который был членом Академии Наук и был приглашен на заседание Артиллерийского Комитета, спросил одного из членов комитета, кто написал отзыв о работе Киснемского. Когда ему сказали, что отзыв писал я, — то он заметил: «Я так и подумал, что его написал химик, понимающий, где собака зарыта».

Мой отзыв был налитографирован, и А. В. Сапожников попросил меня дать ему копию. Он ее получил ранее, чем он стал писать свою статью «О нитрации клетчатки», которую он представил как дополнение к своей диссертации. Когда я получил диссертацию А. В. вместе с налитографированной статьей о «Нитрации клетчатки», то был удивлен, что разбор статьи Киснемского в точности совпал с теми идеями, которые я высказал в своем отзыве. Не желая его расстраивать перед защитой диссертации, я решил пока не спрашивать его, почему он, имея в руках мой отзыв, не упомянул о сделанном мною разборе труда Киснемского и о моих выводах. На защите диссертации Сапожникова, которая состоялась через месяц после моей (в 20-х числах марта), И. М. Чельцов, будучи хорошо знаком с моим отзывом о работе Киснемского, сделал А. В. упрек, почему он не упомянул Ипатьева, который уже ранее его очень обстоятельно и верно разобрал все выводы, сделанные Киснемским. А. В. ничего не ответил на это замечание, и я, сознавая свою правоту, решил потом спросить А. В., почему он игнорировал мою работу. Кроме Чельцова, делал возражения Г. А. Забудский, — как всегда более формального характера, а не по существу работы; А. Е. Фаворский не сделал ни одного замечания. Конференция единогласно признала А. В. Сапожникова достойным получить звание профессора по взрывчатым веществам.

Когда после защиты диссертации жена Сапожникова спросила А. Е. Фаворского, почему он молчал, то он ей ответил (я случайно слышал ответ, потому что стоял рядом): «Благодарите Бога, что молчал, а то стал бы сильно ругать». Как-то в разговоре со мной А. Е. Фаворский

выразился о работах, представленных Сапожниковым, как о «литографированной науке», намекая на то, что подобные статьи не стоит печатать в серьезных химических журналах.

Наш глубокоуважаемый доктор Гр. Мих. Николаев, присутствовавший на защите обоих наших диссертаций, передал мне вскоре после защиты свой разговор с ген. Гуком. «Не правда ли, — сказал Гук, — какие две прекрасные диссертации были представлены в конференцию для получения профессорского звания?» «Карл Егорович, — ответил Николаев, — Вы должны были бы поглубже вникнуть в достоинство этих двух работ и тогда делать их оценку. Вы знаете, что я беспристрастный и независимый человек и прожил с Вами 40 лет, а потому не боюсь никому из Вас высказать свои убеждения. Я подробно вник в сущность обоих работ и могу так их оценить: Ипатьев в своей работе показал, что он художник, обладающий творчеством, — и он его показал в своем научном исследовании. Сапожников по сравнению с ним — маляр, могущий хорошо выполнить рутинную работу, но не обнаружил в своей работе никакого творчества. Вот моя характеристика обоих ученых на сегодняшний день».

Через несколько дней после защиты диссертации, я имел неприятную беседу с Сапожниковым и указал ему, что в научных делах нельзя приписывать себе того, что принадлежит другим. Он стал защищать себя, говоря, что эти мысли пришли к нему независимо, и что он читал работу Киснемского, имея в стороне мой критический разбор. На это я ему сказал, что этому можно было бы поверить, если бы за 2-3 месяца до писания своей статьи, он не получил бы моего отзыва. Раз он его получил, всякий скажет, что он обязан был упомянуть в своей статье мое имя, как первого критика работы Киснемского. Часть этого разговора происходила в присутствии Забудского, который хотя и был сердит на меня и более благоволил Сапожникову, однако, ничего не мог сказать в его защиту. В конце концов я предложил А. В., когда он будет печатать свою статью в «Артиллерийском Журнале», сделать ссылку на мой отзыв, иначе мне придется выступить

с соответствующим заявлением. Он не мог отказать в этом справедливом требовании, и мое имя было вставлено в его статью. Но с тех пор наши отношения еще больше испортились; мы перестали бывать друг у друга, я стал очень осторожным в своих разговорах с ним, но наружно все осталось по прежнему: я помнил, что худой мир лучше доброй ссоры.

В связи с затронутым здесь вопросом о нитрации клетчатки я хочу отметить одно важное изобретение, которое было сделано в пороховом деле и значительно облегчило изготовление бездымного пороха. Для приготовления из пироксилина пороха, прежде всего надо было пироксилин, хорошо промытый, хорошо высушить до известной степени. Обыкновенно его подвергали сушке в особых небольших сушильнях при помощи нагретого воздуха, осторожно прогоняя его над рассыпанным пироксилином. Операция эта представляла большие опасности и нередко сопровождалась взрывами (главной причиной взрыва бывала пироксилиновая пыль, оседающая в разных местах сушильни, которая, электризуясь, могла загореться и вызвать взрыв⁵). После сушки пироксилин обрабатывался растворителем смесью спирта и эфира для того, чтобы обратить его в пасту, из которой уже при помощи прессов выдавливали из соответствующих матриц тот или другой сорт пороха. Обер-фейерверкер Захаров (воспитанник Пиротехнической школы), химик с очень небольшим запасом химических знаний, сделал очень важное изобретение: вместо того, чтобы сушить пироксилин, он предложил обработать его крепким спиртом; спирт возьмет воду и вместо влажного пироксилина, содержащего до 20% воды, получится пироксилин, содержащий спирт; зная, сколько спирта удержит пироксилин для изготовления пороха, придется прибавить этиловый эфир и уменьшенное количество спирта, чтобы в результате образовался растворитель требуемого состава. На Охтенском пороховом заводе этот метод сушки пироксилина был испытан и тотчас же введен на всех наших пороховых заводах, а затем был установлен на заводах наших союзников. Захаров был произведен в чиновники, получил орден, может быть и денежную награду, но имя его как изобретателя вряд ли будет упоминаться в истории развития пороходелия. А сколько таких маленьких химиков способствовали развитию химической технологии.