Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

Доклад о своих работах я должен был сделать в первый же день заседания секции. Доклад прошел с успехом, и в его обсуждении принял большое участие Е. Е. Вагнер, с которым я тогда впервые познакомился. Моя работа с алленовыми углеводородами не представляла чего-нибудь особенного, но была тщательно сделана и вполне подходила для моей будущей диссертации. Выступления молодых химиков на таких собраниях, куда с’езжаются химики со всех российских лабораторий крайне полезны потому, что на них, с одной стороны, можно услыхать много дельных замечаний по поводу сделанного доклада; с другой стороны, такое выступление может способствовать укреплению сознания в правильности темы, выбранной для исследования, и тех толкований, которые были положены в основу объяснения изучаемых реакций. Выслушать критику такого выдающегося органика, каким был Е. Е. Вагнер, для меня было очень полезно, и каждое его слово несомненно оказало соответственное влияние на ход моих дальнейших химических концепций.

К сожалению, долго оставаться на съезде я не мог, так как получил два очень тревожных письма от жены и от нашего кварт|рм$|ствра кап. Герберта, из которых я узнал, что мои вещи вытащены из квартиры и куда то сложены без всякого предварительного о том предупреждения ни меня, ни моей жены. Поэтому я был вынужден на другой же день после моего доклада покинуть Киев и поспешить в Петербург. Но накануне моего спешного отъезда из Киева я провел очень интересный вечер в компании химиков, возглавляемой самим Е. Е. Вагнером. После докладов в химической секции мы отправились в компании из 12 человек обедать в отель Континенталь. Обед, сопровождаемый обильной выпивкой отечественной водки и хорошей закуской, затянулся на долгое время; оживленная беседа была продолжением дебатов, которые шли на съезде. После обеда, около 4-х часов дня, наши химические лидеры, находясь в очень веселом настроении, пожелали отправиться на остров Трухан на Днепре, где помещался ресторан и кабаре. Вся компания совершила это путешествие на маленьком речном пароходе и, прибывши на остров, уселась в саду ресторана пить чай на открытом воздухе. К чаю был подан коньяк, причем любители этого напитка не скупились на прибавку его в свои стаканы. После чая мы посмотрели номера кабаре, довольно громко выражая свои удовольствие или неодобрение, а потом отправились в отдельный кабинет ресторана для дальнейшего веселья. Видя, что мои химические наставники находятся в таком градусе, что уже не в состоянии давать разумные приказания, я взял бразды правления в свои руки и сказал лакеям, что они должны слушать только меня. Душой общества был незабвенный Е. Е. Вагнер, и я должен сказать, что мне редко приходилось испытывать такое веселое настроение, какое сумел создать этот простой, симпатичный и располагающий к себе большой человек. Мы приехали обратно в Киев уже в 4 часа ночи, и пешком с пристани добрались до нашей гостинницы. Е. Е. Вагнер постоянно вспоминал этот вечер в Киеве и в своих письмах к А. Е. Фаворскому просил передать мне поклон и благодарность за мою распорядительность, называя меня «полковником с Трухановского Острова».

Я заехал в Москву за женой и мы спешно направились в Петербург, чтобы разрешить квартирный вопрос. Как я упомянул ранее, казенная квартира, предназначаемая будущему командиру 2-й батареи Училища, была дана мне временно на один год, после чего я должен был ее освободить. Во время моей командировки были объявлены новые штаты Училища и командиром 2-й батареи был назначен кап. Деревицкий, находившийся долгое время на службе в Артиллерийском Училище. Он и его супруга были нашими знакомыми и мы иногда бывали друг у друга. Как только состоялось его назначение на должность командира (это было в августе) он стал настаивать, чтобы моя квартира, как предназначаемая для него, была немедленно освобождена. Он не хотел подождать моего возвращения из командировки (не более двух недель) и настоял на том, чтобы ген. Гук, который в это время исполнял должность начальника (ген. Демьяненков был в отпуску), отдал приказ о выносе моих вещей из квартиры, и перенесении их в соседнюю маленькую квартиру, состоящую из трех комнат и кухни. Этот глупый и незаконный приказ был дан и под наблюдением квартирмейстера наши вещи были вынесены и в буквальном смысле свалены без всякого порядка в новом помещении.

Когда мы приехали в Петербург и увидали это безобразие, то я немедленно отправился к ген. Гуку и потребовал объяснения. После нелепых оправданий, я заявил, что я настолько поражен бестактностью его поступка, что решил подать жалобу высшему начальству, а моя жена предполагает поехать к военному министру и принесет жалобу на незаконное распоряжение . Гук не на шутку струсил, и спросил меня, что надо сделать, чтобы исправить сделанную ошибку. Я ответил ему, что ранее чем дать ответ, я должен переговорить с женой. На наше счастье маленькая квартира, в которую были свалены наши вещи, находилась рядом с другой такой же небольшой квартирой (из трех комнат), которую временно занимал вахтер Академии и Училища Петров. Эти две квартиры могли быть очень легко соединены между собою, так как в стене, их разделяющей, находилась дверь, — заложенная кирпичем. Для моей семьи, состоявшей из 4-х детей и нас двух и трех прислуг, эти соединенные квартиры были бы достаточны для удобного размещения. Для вахтера при помощи квартирмейстера Герберта нашлась вполне удобная свободная квартира, находящаяся в другом здании на том же дворе Училища.

Собрав эти данные я отправился к ген. Гуку и заявил ему, что я откажусь от подачи жалобы только в том случае, если он сейчас же отдаст распоряжение, чтобы вахтер освободил занимаемую им квартиру и переехал в новую, мною указанную; после его переезда необходимо установить сообщение между двумя квартирами, отворив заделанную дверь, что вызовет самый ничтожный расход для казны; приведение же обоих квартир в состояние, удобное для жизни моей семьи, я принимаю на свой счет; я просил ответ на мой ультиматум дать мне не позднее другого дня. Мое решительное заявление имело действие, и я уже к вечеру получил положительный для меня ответ; инцидент был исчерпан, и через две недели мы устроились в новой квартире, — не совсем удобной по расположению комнат, но вполне достаточной по площади.

Понятно, что мы не стали продолжать знакомство с Деревицкими, поведение которых порицали очень многие служащие в Училище, — тем более, что Деревицкие жили на прекрасной казенной же квартире и совершенно свободно могли бы подождать моего возвращения из командировки.

Проживши один год в казенной квартире рядом с химической лабораторией, я понял, какую выгоду может оказать для моей научной работы подобное соседство. По штату Академии заведующий химической лабораторией имел право на казенную квартиру, но его помощник мог ее иметь или не иметь, в зависимости от взглядов академического начальства. В далекие прежние времена помощник также имел казенную квартиру, а потому я решил в будущем употребить все усилия для того, чтобы удержать за собою право оставаться на казенной квартире, мотивируя это тем соображением, что от этого выиграет продуктивность моей научной работы. Мне пришлось очень много бороться, чтобы утвердить мои права на казенную квартиру.

Уже осенью 1898 года я начал писать диссертацию и в конце года сдал ее в типографию Демакова, где печатались специальные химические издания: «Журнал Р. Ф.-Х. О.», «Основы химии» Менделеева и др. Тотчас же по напечатании я представил ее в конференцию Академии для получения звания профессора. Кроме этой диссертации, озаглавленной «Алленовые углеводороды, реакция хлористого нитрозила и двуокиси азота на органические соединения, содержащие двойную связь, и синтез изопрена», я представил в конференцию еще одну работу: «Приготовление и взрывчатые свойства тринитрокрезола и тринитронафталина», для того, чтобы дать доказательства моего знакомства с областью взрывчатых веществ и с современными методами их исследования.

Для разбора моей диссертации была назначена комиссия под председательством полк. Г. А. Забудского, А. Е. Фаворского и И. М. Чельцова; последний был начальником ВоенноТехнической лаборатории морского ведомства и являлся специалистом по взрывчатым веществам. Комиссия в скором времени сообщила конференции, что моя диссертация заслуживает быть допущенной к защите. В двадцатых числах февраля, в одно из воскресений, в 1 час дня, была назначена публичная защита моей диссертации, о чем было объявлено в газетах.