Истинная правда. Языки средневекового правосудия

Безусловно, в каждом конкретном случае представители судебной власти должны были использовать совершенно новые схему и набор аналогий, подходящих, с их точки зрения, именно для этого дела и для этого обвиняемого. В следующих ниже главах будут рассмотрены 4 разных варианта построения уголовного процесса (его текста, прежде всего) с использованием подобных

109 В признаниях, записанных от третьего лица, без использования «прямой» речи, влияние канцелярского стиля сказывается еще сильнее. Мы постоянно встречаем выражения: "il l'avoit navre et villene", "il afaites et escriptes pluseurs lettres", "souperent et mangierent touz ensemble", "il osta et embla", "il le tuerent et lesserent pour mort", "ycelle fille congnut charnelment contre son gre et volente", "icelli Loys mentoit faulcement et mauvaisement ”, "les injures qu'il lui avoitfaites et dites" и т.д. Вряд ли обвиняемые выражали свои мысли столь складно и в рифму. Скорее, мы имеем дело с текстами, сконструированными самими судьями, вернее, их писцами.

«примитивных» объяснительных схем. Первые три главы в той или иной степени затронут проблему колдовства, существование которого средневековым судьям всегда было трудно доказать (мы видели это на примере процесса Маргарет Сабиа). Здесь, как мне представляется, использование фольклорных схем могло стать особенно заметным и -удачным.

Однако, как мы увидим дальше, не только самые невероятные обвинения могли основываться на подобных аналогиях. В последней главе будет рассмотрен процесс по обвинению в воровстве, где «готовая форма», использованная для записи дела, как кажется, помогла ее автору высказать личное мнение по одному из важнейших политических вопросов того времени - по вопросу о насильственном и ненасильственном крещении евреев.

Г лава 5

Безумная Марион

Зло есть добро, добро есть зло.

Летим, вскочив на помело!

В.Шекспир. Макбет

Стоит ли делать предметом анализа один ведовской процесс?

Можно ли изучать его как нечто самостоятельное, а не как еще одну иллюстрацию общей картины, не как часть целого? Иными словами, можно ли изучать единичное, если речь идет о столь обширной проблеме, как история ведовства в средние века и раннее новое время, если существует даже определение ведовства, с которого так часто начинаются современные исследования¹?

Историку, впервые задумавшемуся над этими вопросами, нелегко найти свой собственный путь в поистине необъятном океане информации, накопленной за последние 50 лет специалистами в самых разных областях исторического знания (политической и социальной истории, истории права и ментальностей, т.н. «женской истории») . Ибо создан уже некий «контекст» - исторический и историографический - без знания которого обойтись (вроде бы) невозможно.

Однако, эта невозможность становится весьма проблематичной, когда речь заходит о периоде, предшествовавшем т.н. охоте на ведьм. Для Северной Франции - это XIV-начало XV в., эпоха, весьма скудно освещенная в литературе. Работы по истории нового времени, написанные на французском материале, как-то незаметно и даже, возможно, неосознанно переносят особенности гонений на ведьм в XVI-XVII вв. на самые ранние судебные процессы. Более поздний «контекст»,

таким образом, поглощает в буквальном смысле единичные казусы XIV

з

в.

1 Так, например, Пьер Браун, попытавшийся обобщить все упоминания о ведьмах в письмах

о помиловании XIV-XVBB., начинает свою статью так: «Исследования о ведьмах сегодня уже столь многочисленны, что нет необходимости еще раз давать определение тем, кому они посвящены. Все мы согласны, что речь идет о неких магических действиях, которые не имеют ничего общего с рациональным мировосприятием, которые человек производит по отношению к окружающим его существам и предметам и которые очень часто носят негативный и незаконный характер» (Braun P. La sorcellerie dans les lettres de remission. P. 257).

2 Наиболее полную библиографию см. : Levack В.Р. Op.cit.; Muchembled R. Sorcieres, justice et société aux XVIe et XVIIe siecles. P., 1987. Библиографию по «женской истории» и гендерным исследованиям см.: Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С.188-191.

Начало судебного преследования ведьм в зоне, подпадающей под юрисдикцию Парижского парламента, его особенности и отличительные черты остаются мало изученными. Кроме того, авторы немногочисленных работ, посвященных этому периоду, склонны скорее к выявлению элементов будущего стереотипа ¹¹⁹, нежели к анализу следов ранней традиции в восприятии ведьмы средневековым сообществом, к попытке увидеть в постепенно складывающемся образе средневековой ведьмы такие черты, которые в дальнейшем, может быть, и не получили развития, оставшись своего рода казусом прошлого.

Однако дело, рассмотренное в Парижском Шатле в 1390 г., интересно в первую очередь именно с этой точки зрения. Личности двух главных героинь - Марион ла Друатюрьер и Марго де ла Барр - их судьбы, переживания, чувства (а также отношение к ним автора «Регистра», Алома Кашмаре) в какой-то степени заслоняют от нас главную причину их пребывания в тюрьме, превращая грозный ведовской процесс в рассказ о неразделенной, но пламенной любви.

ÿc ÿc

Судьба Марион ла Друатюрьер уже отчасти известна читателю ¹²⁰. Напомню лишь некоторые, наиболее существенные для нашего исследования детали ¹²¹. Марион родилась и жила в Париже. Там же, примерно за год до описываемых событий, она познакомилась с Анселином Планитом, к которому «испытывала и до сих пор испытывает такую большую любовь и симпатию, которую никогда не

у

питала и уже не испытает ни к одному мужчине в мире» . Обратим особое внимание на эти слова нашей героини. Это - первое, о чем она сочла нужным рассказать в суде. Собственно, это - самое главное и единственное из того, что она вообще сказала. Все ее последующие показания развивали - с незначительными изменениями -тему «великой любви» (grant amour).

Марион была уверена в крепости своих отношений с Анселином и даже хвасталась ими перед своей подругой Марго, «говоря об огромной любви

g

между ними» . Возможно, Анселин даже пообещал Марион жениться на ней, или, как это нередко бывает, она его так поняла. Во всяком случае она рассказала об этом Марго, которая на допросе отметила, что «думала раньше, что он на ней женится»⁹. Да и помолвку Анселина с ее

соперницей Аньес Марион называла «новой»¹⁰. Впрочем, сомнения и

раньше закрадывались в ее душу. Иначе как объяснить то

обстоятельство, что однажды она тайком срезала прядь волос с головы

Анселина и хранила ее при себе? А также, по совету приятельницы,

добавила в вино свою менструальную кровь? Марион сама ответила на

эти вопросы: «... чтобы быть еще сильнее любимой ее другом

Анселином», «... чтобы он не захотел покинуть ее слишком скоро»¹¹.

Таким образом, отношения Марион и Анселина приобретают для нас

более реальные очертания. На самом деле речь шла не о какой-то

возвышенной любви Ромео и Джульетты, скорее, это была

неразделенная страсть женщины, пытающейся скрыть сей прискорбный

факт. Однако постепенно (с каждым новым допросом) Марион

становилась честнее, прежде всего сама с собой. Она, как и в первый раз,

говорила только о своем собственном «любовном жаре» (ardeur

d'amour). Единственным смыслом ее жизни являлось пробуждение

такого же чувства в возлюбленном. «Он любил ее так же прекрасно и с

тем же пылом, что и раньше, но не больше,» - признавалась она в зале 12