Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

лаборатория имела уже газовую проводку и могла в полной мере называться химической лабораторией. Все расходы, как по проводке газа, так и за газометр взял на себя мой милый домохозяин, ген. Серебряков, за что я ему, конечно, был в высокой степени признателен.

Теперь я мог спокойно приступить к научной работе, которую мне дал Д. К. Чернов. Но прежде, чем приступить к ней, я решил, по совету одного моего знакомого, доцента Петербургского университета, Власия Михайловича Судейкина, поговорить о моей работе с Д. И. Менделеевым. Так как я еще не был представлен последнему, то, по совету того же

В. М. Судейкина, я решил получить к нему рекомендательное письмо от проф. Советова, тогдашнего декана физико-математического факультета, с которым В. М. Судейкин был знаком.

Профессор Советов был уже на конце седьмого десятка и пользовался в университете огромным уважением и как профессор, и как кристально честный человек. Во всех речах слышалась доброта и желание помочь всякому, кто к нему обращался с деловой просьбой. Это был типичный профессор-шестидесятник, лучший представитель тогдашней русской интеллигенции. Меня он принял в высшей степени любезно, при мне написал очень хорошее рекомендательное письмо к Д. И. и, кроме того, обещал при встрече с последним лично попросить его помочь мне советом. Мне он посоветовал пойти с его письмом на квартиру к Д. И., — лучше всего часов около четырех дня.

Я последовал этому совету и через несколько дней уже звонил на квартиру Д. И. Менделеева, который тогда жил на Кадетской линии, на Васильевском острове. Я испытывал большой страх, когда переступил порог его квартиры и передал письмо проф. Советова девушке, которая открыла мне дверь. Прошло несколько минут, — пока Д. И., вероятно, знакомился с письмом, — и я услыхал его голос: «А кто принес это письмо?», на что девушка ответила: «Офицер». После этого девушка пригласила меня снять пальто и войти в кабинет.

Д. И. сидел около небольшого стола, заваленного в беспорядке книгами и бумагами, не вставая, протянул мне руку и пригласил сесть напротив. В манере говорить и в обращении Д. И. представлял йолную противоположность проф. Советову. Я сразу почувствовал, что он едва ли уделит много внимания моей особе и скорее всего сочтет меня за какого-нибудь карьериста, ищущего протекции больших людей. Узнав, как я изучал химию и что я имею собственную лабораторию, он мне сказал, что «Вам надо изучать побольше теории, а то, как я вижу, у Вас руки чешутся по работе, а знаний у Вас еще очень-очень недостаточно». Я ответил ему, что я стараюсь следить за литературой по химии и теперь приобрел только что вышедшую книгу Оствальда: «Общая и физическая химия» (на немецком языке), которую и читаю. «Это прекрасно», — сказал Д. И., — «но Оствальд не классик (потом я узнал, что Д. И. очень критически относился к Оствальду, когда последний был профессором в Риге), а Вы должны изучать классиков химии; Вам нужно ознакомиться с эпохой Берцелиуса, потом Гмелина и др., а опытные исследования Вы будете делать, когда у Вас будет надлежащая эрудиция».

Я просидел у него целый час и дал только несколько коротких ответов, а остальное время он говорил сам, как профессор на кафедре, и под конец от его поучении у меня пошла голова кругом и потемнело в глазах. Я понял, что практических указаний от этого великого ученого я не получу, и что мне не надо более затруднять его своим присутствием. Я собирался уходить, но Д. И. задержал еще меня на несколько минут и уже в более ласковом тоне прибавил, что в Артиллерийской Академии имеется выдающийся металлург Д. К. Чернов и что я должен к нему обратиться за советом в будущей моей деятельности. Только тогда я смог сказать, что именно Д. К. Чернов и предлагает мне проблему о химическом исследовании структуры стали. Д. И. вполне одобрил эту тему, — на этом и закончилось мое первое знакомство с этим гениальным ученым.

Выходил от него я в очень подавленном настроении от сознания, что я не должен был обращаться за помощью к такому большому человеку, когда мои познания по химии были столь малы, и я не имел еще ни одной научной работы, по которой он мог бы судить о моих способностях. Его совет приступить к изучению эпох Берцелиуса и Гмелина мне казался совершенно не педагогическим. Я понимал, что очень полезно познакомиться с развитием химических воззрений за последние полвека, но считал, что начинающему углубление в историю химии не только не полезно, но даже вредно, так как оно будет отвлекать его от понимания современных химических идей и новейших направлений. Точно также одобрение им темы, которую мнe дал проф. Чернов, — явно не задумываясь над тем, могу ли я, при моем научном багаже, справиться с этой задачей, свидетельствовало, что ему вовсе не хотелось обращать на меня мало мальски значительное внимание.

Известно, что Д. И., будучи гениальным ученым, философом химии, во время своей профессорской деятельности в университете, имел только очень небольшое количество лиц, которые вели с ним экспериментальную работу и могли считаться его ассистентами. Этим он отличался от А. М. Бутлерова и других выдающихся профессоров, которые создавали школы экспериментаторов, продолжающих разработку их идей. Несмотря на это, я полагаю, что Менделеев должен быть причислен к числу выдающихся педагогов за его в высокой степени талантливые лекции, слушать которые приходили студенты всех факультетов, а главное за его классическую книгу «Основы Химии», которая химически воспитала не одно поколение русских химиков. Такого руководства по химии не было не только в русской, но и в иностранной химической литературе. Только человек, открывший величайший закон природы, — периодический закон элементов, — и мог написать такую книгу, показав, как надо изучать эту науку. Моим учителем химии была именно эта книга, — «Основы Химии», которую я читал, обдумывал и перечитывал по несколько раз, стараясь вникнуть во всю глубину мыслей великого ученого, и я полагаю, что многие из моих коллег проделывали тоже самое.

Отрицательный результат моего посещения Д. И. я объясняю исключительно тем, что ему было трудно указать мне тот экспериментальный путь, который мог бы способствовать моему усовершенствованию в химии, — в особенности, если принять в соображение, что он уже несколько лет, как ушел из университета и не имел лаборатории.

Мой пыл к изучению химии, конечно, нисколько не уменьшился после моего визита к Д. И., и я приступил к разработке темы «О структуре стали», установив в своей лаборатории методы анализа образцов стали, которые мне были даны проф. Черновым. Они были названы им «гранулями», т. к. представляли из себя неправильно развитые кристаллы, сцепленные по плоскостям спайности. В некоторых образцах можно было механически очень легко отделить их друг от друга. Каждая грануля имела размер до 0,5 сантиметров в длину. Д. К. Чернову удалось их получить из стали, содержащей 0,75% углерода, которая была подвергнута в расплавленном состоянии чрезвычайно медленному охлаждению, — в течении, может быть, нескольких месяцев. Если эти гранули имели кристаллическую решетку, то анализ должен был бы показать распределение углерода, как в центре, так и на периферии. Если же стать на точку зрения французских металлургов Осмонда и Верта, не признававших кристаллического строения стали, а допускавшей нахождение в стали целлюлей (клеток), то приходилось допустить, что стенки должны состоять из особых карбидов, которые таким образом и являются цементом, связующим эти целлюли в одно целое.

Д. К. Чернов полагал, что если химический анализ покажет большее содержание углерода в этих гранулях, чем в центре, то это будет свидетельствовать о правильной теории Осмонда и Верта; в противном случае новое подтверждение получит его теория кристаллического строения стали. Если бы этот вопрос возник теперь, то рентгеновская диаграмма через несколько часов дала бы его решение. Но пятьдесят лет тому назад приходилось прибегать к химическому анализу или, в лучшем случае, к обыкновенному микроскопу. Хотя мною и были сделаны многочисленные анализы углерода и железа различными методами, но при всех опытах я получал при всевозможных обработках кристаллов, как в центре, так и на периферии одинаковое содержание указанных элементов. Мои симпатии, конечно, были на стороне теории кристаллической структуры, но это убеждение было скорее интуитивным, чем основанным на экспериментальных данных. Уже после того, как моя работа была закончена и мною был сделан доклад в Императорском Техническом Обществе (в феврале 1892 г.), я и проф. Чернов пришли к заключению, что при помощи этих анализов нельзя экспериментально отвергнуть целлюлярную теорию стали, а необходимо применить новые методы, чтобы разобраться в вопросе о распределении карбидов железа в стали и в чугуне.