Женатый мужчина

— Нет.

— И тем не менее минуту назад вы признались моему уважаемому коллеге, что дубинка, обнаруженная у вас на квартире, принадлежит вам?

— Угу. Она мне нужна. А то как же — на всякий случай…

— На какой случай?

— На случай, если худо придется.

— Понятно. То есть если б что-то пошло не так, вы могли бы пустить в ход свою дубинку?

— Не-а. Не обязательно. Я не такой.

— Но все-таки это ваша дубинка?

— Угу.

— И деньги эти из того фургона?

— Угу, да только получил-то я всего пятьсот монет.

— Пятьсот фунтов стерлингов?

— Угу. Я ж был не в полной доле.

— А Терри Пайк? Он был в полной доле? Джимми Стотт осклабился:

— Да им там и не пахло!

— Вот как, — произнес прокурор, и голос его поднялся на два тона. — Однако инспектор уголовного розыска Грин показал, что обнаружил у вас на квартире два завязанных узлом чулка.

— Чулки-то ведь продают парой, верно?

— Один — для вас, другой — для Терри?

— Другой про запас.

— Маска про запас?

— Конечно.

— А дубинки про запас у вас нет?

— Не-а.

— Не могли бы вы сказать, почему вы держали дома запасную маску и не держали запасной дубинки?

— Ну, а что еще делать с другим-то чулком? Подружка у меня ведь не одноногая.

Кто-то в зале засмеялся, и прокурор, исчерпав все вопросы, сел. На этом заседание суда в тот день окончилось.

Процесс затянулся еще на неделю. Свое заключительное слово Джон построил на признании Стотта. Улики, найденные в квартире, принадлежали ему; следовательно, улик против Терри Пайка нет. Судья в своей заключительной речи — как прокурор до него — довел до сведения присяжных, что, по его мнению, Стотт не заслуживает доверия и к его свидетельским показаниям следует отнестись скептически, тем не менее, когда за три дня до рождества присяжные вынесли свой вердикт, все подсудимые были признаны виновными, кроме Терри Пайка, которого оправдали по всем статьям.

Когда зачитывали приговор, Джон поискал глазами на галерее для публики Паулу. Она улыбнулась ему и тут же перевела взгляд своих широко раскрытых, горящих глаз на скамью подсудимых. Джон вовремя обернулся и успел заметить, как его клиент кивнул ей, затем медленно опустил голову и торжествующе, с презрительной ухмылкой посмотрел в упор на Джона.

ЧАСТЬ IV

Глава первая

На рождество Стрикленды неизменно ездили либо к родителям Клэр в Бьюзи, либо под Йорк, к матери Джона. Затем они перебирались на Новый год к тем родителям, с которыми не встречали рождество. Делалось это в строгой очередности, и рождество в 1973 году предстояло встречать у «бабушки Стрикленд». Двадцать третьего декабря они уселись в свой старенький «вольво» и покатили по трассе М-1.

Простой, выстроенный прямоугольной коробкой дом в деревне Стэйнтон принадлежал некогда местному доктору и был побольше коттеджа или фермы, но поменьше помещичьего дома, ибо в графстве Йоркшир даже кирпич и известка знали свое место, поэтому «Сад», как маменька именовала свое жилище, стоял прочно и уверенно третьим после ратуши и дома приходского священника. Вдове такая роскошь вроде бы и ни к чему: Алиса Стрикленд жила одна и пользовалась всего тремя из десяти или одиннадцати помещений: маленькой гостиной, спальней да кухней, которые обогревались электрокамином. Остальные — большая гостиная, столовая и спальни — содержались в чистоте и порядке для гостей, для детей и внуков; к их приезду открывались ставни, протирался китайский фарфор и включалось центральное отопление.

Такой образ жизни вполне ее устраивал. После смерти мужа Алиса Стрикленд получила возможность жить по собственному вкусу, и с годами она возродила порядки родительского дома в Галифаксе, где большая гостиная считалась святилищем всякой аристократической семьи. Быть супругой главного судьи графства ей никогда особенно не нравилось, однако она не могла продать «Сад» и перебраться в пригородный особнячок вроде того, в каком сама выросла, так как это значило бы потерять все, ради чего она старалась всю жизнь; она продолжала принимать приглашения своих соседей и отдавать визиты не потому, что получала удовольствие от бесед с ними, а затем, чтобы время от времени напоминать себе о достигнутом положении в обществе.

Отвечать на гостеприимство соседей она предпочитала, дождавшись приезда сына или дочери. Клэр, дочь генерала, как нельзя лучше подходила, по мнению Алисы, для приема наиболее чванливых местных снобов. Вот и сейчас, едва они приехали на рождество, Алиса, не дав им даже отдохнуть с дороги, начала излагать подготовленную для них программу.

— Сегодня у нас обедают Тэйлоры и Фрэмптон-Дассеты. Знаю, Джон, ты сейчас скажешь, что не любишь Тэйлоров, но ведь он мировой судья и всегда так рад поговорить с тобой, а у Фрэмптон-Дассетов мальчик в Стоунхерсте, где учился ваш брат, Клэр, не так ли? Они просто жаждут побеседовать с вами. А на завтрашний вечер я пригласила кое-кого на твой глинтвейн из красного — не вздыхай так, Джон, дорогой, ты его превосходно готовишь, только следует брать итальянское вино, потому что французское непомерно вздорожало, — если, конечно, не выключат электричество, тогда придется пить херес. Сара и Грэм приедут завтра, так что и они смогут помочь, но рассчитываю я на вас. Вы так ладите с моими старыми друзьями.

Джон поспешил сослаться на то, что надо взять багаж из машины и отнести наверх. Он ушел. Клэр последовала за ним, и они стали устраиваться в одной из пустовавших спален, где все еще чувствовалась сырость: центральное отопление только что включили. Они принялись распаковывать чемоданы, и Клэр улыбнулась мужу.

— И здесь дела, — сказала она.

— Придется в десятый раз обсуждать законы с Джервасом Тэйлором, — буркнул Джон.

— А я третий год подряд буду беседовать об иезуитах в Стоунхерсте.

Клэр вышла из комнаты разобрать детские вещи, а Джон долго искал, куда бы пристроить свою щетку и расческу. Как всегда, каждый свободный сантиметр был заставлен китайскими статуэтками. В конце концов (Клэр как раз появилась в дверях) он в сердцах сдвинул в сторону пастушка и семь овечек.

— Что они, плодятся, что ли? — бросил он. — Не овечки, а кролики какие-то.

— Ты бы в ванной посмотрел. Там просто китайская лавка.

В Стэйнтоне Джона многое раздражало, но больше всего коллекция китайских статуэток — они не только заполонили все столики и комоды в пустовавших спальнях, но еще и говорили о дурном вкусе маменьки и тем самым выдавали ее социальное происхождение: хорошее воспитание, как сказала бы Клэр, еще не гарантирует хорошего вкуса, тем не менее врожденная культура вам подскажет, является ли китайский пастушок произведением искусства или хламом. В Бьюзи, например, многое пришло в упадок, но в самой атмосфере дома чувствовалась былая утонченность, тогда как в «Саду» все, от самого названия, которое мать дала дому, до чехлов с кисточками, натянутых на крышки унитазов, — все было вымыто-вылизано, но претенциозно и по-мещански пошло.

Клэр забавляла эта жеманная пошлость, а Джон ее стыдился. Однако это настолько укоренилось в матери, что хотя он и его сестра Сара, случалось, поддразнивали ее, но им так и не удалось изменить ее вкус. Когда был жив отец, его строгий аскетизм еще сдерживал в каких-то рамках весь этот китч: китайским безделушкам была отведена гостиная, его кабинет был для них закрыт — даже для статуэтки английского драгуна, которую мать купила как-то ко дню его рождения. Он поставил ее на подоконнике в туалетной комнате на нижнем этаже. Но вскоре после его смерти Алиса занялась коллекционированием «всерьез», объявив это своим хобби, и почти из каждой поездки в Йорк, куда-нибудь на запад или в Озерный край привозила целые коробки хрупких, дорогих безделушек самого низкого пошиба.