Корабли в Лиссе

ю я не ложилась, мне думалось после письма твоего, что через минуту за письмом подоспеешь и ты.

- Девушка должна много спать и есть, - рассеянно возразил Битт-Бой. Но тут же стряхнул тяжелое угнетение. - Оба ли глаза я поцеловал?

- Ни один ты не целовал, скупец!

- Нет, кажется, целовал левый... Правый глаз, значит, обижен. Дай-ка мне этот глазок... - И он получил его вместе с его сиянием.

Но суть таких разговоров не в словах бедных наших, и мы хорошо знаем это. Попробуйте такой разговор подслушать - вам будет грустно, завидно и жалко: вы увидите, как бьются две души, пытаясь звуками передать друг другу аромат свой. Режи и Битт-Бой, однако, досыта продолжали разговор этот. Теперь они сидели на небольшом садовом диване. Стемнело.

Наступило, как часто это бывает, молчание: полнота душ и сигнал решениям, если они настойчивы. Битт-Бой счел удобным заговорить, не откладывая, о главном.

Девушка бессознательно помогала ему.

- Сделай же нашу свадьбу, Битт-Бой. У меня будет маленький.

Битт-Бой громок расхохотался. Сознание положения отрезало и отравило смех этот коротким вздохом.

- Вот что, - сказал он изменившимся голосом, - ты, Режи, не перебивай меня. - Он почувствовал, как вспыхнула в ней тревога, и заторопился. - Я спрашивал и ходил везде... нет сомнения... Я тебе мужем быть не могу, дорогая. О, не плачь сразу! Подожди, выслушай! Разве мы не будем друзьями, Режи... ты, глупая, самая лучшая! Как же я могу сделать тебя несчастной? Скажу больше: я пришел ведь только проститься! Я люблю тебя на разрыв сердца и... хоть бы великанского! Оно убито, убито уже, Режи! А разве к тому же я один на свете? Мало ли хороших и честных людей! Нет, нет, Режи; послушай меня, уясни все, согласись... как же иначе?

В таком роде долго говорил он еще, перемалывая стиснутыми зубами тяжкие, загнанные далеко слезы, но душевное волнение спутало наконец его мысли.

Он умолк, разбитый нравственно и физически, - умолк и поцеловал маленькие, насильно отнятые от глаз ладони.

- Битт-Бой... - рыдая, заговорила девушка. - Битт-Бой, ты дурак, глупый болтунишка! Ты ведь еще не знаешь меня совсем. Я тебя не отдам ни беде, ни страху. Вот видишь, - продолжала она, разгорячась все более, - ты расстроен. Но я успокою тебя... ну же, ну! - Она схватила его голову и прижала к своей груди. - Здесь ты лежи спокойно, мой маленький. Слушай: будет худо тебе хочу, чтобы худо и мне. Будет тебе хорошо - и мне давай хорошо. Если ты повесишься - я тоже повешусь. Разделим пополам все, что горько; отдай мне бОльшую половину. Ты всегда будешь для меня фарфоровый, белый... Я не знаю, чем уверить тебя: смертью, быть может?!

Она выпрямилась и сунула за корсаж руку, где, по местному обычаю, девушки носят стилет или небольшой кинжал.

Битт-Бой удержал ее. Он молчал, пораженный новым знанием о близкой душе. Теперь решение его, оставаясь непреклонным, хлынуло в другую форму.

- Битт-Бой, - продолжала девушка, заговоренная собственной речью и обманутая подавленностью