Корабли в Лиссе

перешел на окно, за которым тихо сияла гавань. Дымя испарениями, ложился на воду вечер. Взглядом спросив о чем-то, понятном лишь одному ему, таинственную "Фелицату", Битт-Бой сказал:

- Осанистая эта бригантина, Эстамп. Кто ею командует?

- Невежа и неуч. Только еще никто не видел его.

- А ее груз?

- Золото, золото, золото, - забормотал Чинчар, - сладкое золото...

И со стороны некоторые подтвердили тоже:

- Так говорят.

- Должно было пройти здесь одно судно с золотом. Наверное, это оно.

- На нем аккуратная вахта.

- Никого не принимают на борт.

- Тихо на нем...

- Капитаны! - заговорил Битт-Бой. - Совестна мне странная моя слава, и надежды на меня, ей-богу, конфузят сердце. Слушайте: бросьте условный жребий. Не надо вертеть бумажек трубочками. В живом деле что-нибудь живое взглянет на нас. Как кому выйдет, с тем и поеду, если не изменится одно обстоятельство.

- Валяй им, Битт-Бой, правду-матку! - проснулся кто-то в углу.

Битт-Бой засмеялся. Ему хотелось бы быть уже далеко от Лисса теперь. Шум, шутки развлекали его. Он затем и затеял "жребий", чтобы, протянув время, набраться как можно глубже посторонних, суетливых влияний, рассеяний, моряцкой толковни и ее дел. Впрочем, он свято сдержал бы слово, "изменись одно обстоятельство". Это обстоятельство, однако, теперь, пока он смотрел на "Фелицату", было еще слишком темно ему самому, и, упомянув о нем, руководствовался он только удивительным инстинктом своим. Так, впечатлительный человек, ожидая друга, читает или работает и вдруг, встав, прямо идет к двери, чтобы ее открыть: идет друг, но открывший уже оттолкнул рассеянность и удивляется верности своего движения.

- Провались твое обстоятельство! - сказал Дюк. - Что же - будем гадать! Но ты не договорил чего-то, Битт-Бой!

- Да. Наступает вечер, - продолжал Битт-Бой, - немного остается ждать выигравшему меня, жалкого лоцмана. С кем мне выпадет ехать, тому я в полночь пришлю мальчугана с известием на корабль. Дело в том, что я, может быть, и откажусь прямо. Но все равно, играйте пока.

Все обернулись к окну, в пестрой дали которого Битт-Бой, напряженно смотря туда, видимо, искал какого-нибудь естественного знака, указания, случайной приметы. Хорошо, ясно, как на ладони, виднелись все корабли: стройная "Марианна", длинный "Президент" с высоким бугшпритом; "Пустынник" с фигурой монаха на носу, бульдогообразный и мрачный; легкая, высокая "Арамея" и та благородно-осанистая "Фелицата" с крепким, соразмерным кузовом, с чистотой яхты, удлиненной кормой и джутовыми снастями, та "Фелицата", о которой спорили в кабаке - есть ли на ней золото.

Как печальны летние вечера! Ровная полутень их бродит, обнявшись с усталым солнцем, по притихшей земле; их эхо протяжно и замедленно-печально; их даль - в беззвучной тоске угасания. На взгляд - все еще бодро вокруг, полно жизни и дела, но ритм элегии уже властвует над опечаленным сердцем. Кого жаль? Себя ли? Звучит ли неслышный ранее стон земли? Толпятся ли в прозорливый