Последняя мистификация Пушкина

буд­то бы он, Дан­тес, и в по­мыш­ле­нии не имел по­гу­бить Пуш­ки­на ...ко­гда со­пер­ни­ки, го­то­вые сра­зить­ся, ста­ли друг про­тив дру­га, а Пуш­кин на­во­дил на Гек­ке­ре­на пис­то­лет, то рас­сказ­чик, про­чтя в ис­пол­нен­ном не­на­вис­ти взгля­де Алек­сан­д­ра Сер­гее­ви­ча свой смерт­ный при­го­вор, яко­бы оро­бел, рас­те­рял­ся и уже по чув­ст­ву са­мо­со­хра­не­ния пре­ду­пре­дил про­тив­ни­ка и вы­стре­лил пер­вым, сде­лав че­ты­ре ша­га из пя­ти, на­зна­чен­ных до барь­е­ра. За­тем, буд­то бы це­лясь в но­гу Алек­сан­д­ра Сер­гее­ви­ча, он, Дан­тес, «стра­ха ра­ди» пе­ред бес­по­щад­ным про­тив­ни­ком, не со­об­ра­зил, что при та­ком при­це­ле не достигнет же­лае­мо­го, а по­па­дет вы­ше но­ги. «Lediable s'en est mile» (черт вме­шал­ся в де­ло) - за­кон­чил ста­рик свое по­ве­ст­во­ва­ние, за­яв­ляя, что он про­сит Да­вы­до­ва пе­ре­дать это вся­ко­му, с кем бы его слу­ша­тель в Рос­сии ни встре­тил­ся[625].

Полагают, что Дан­тес стре­мил­ся обе­лить се­бя в гла­зах со­оте­че­ст­вен­ни­ков по­эта и со­чи­нил это оп­рав­да­ние. Но за­чем ува­жае­мому фран­цуз­скому се­на­тору оправдываться перед да­ле­ким пе­тер­бург­ским об­ще­ст­вом? Нет, он не искал справедливости. Им двигала оби­да! Ведь быв­ший ка­ва­лер­гард го­во­рил прав­ду, ко­то­рую ни­кто не хо­тел замечать, а с этим трудно примириться.

Что­бы оце­нить спра­вед­ли­вость слов Дан­те­са, не­об­хо­ди­мо оз­на­ко­мить­ся с ре­зуль­та­та­ми ме­ди­цин­ской экс­пер­ти­зы, про­ве­ден­ной В.И.Да­лем - близ­ким зна­ко­мым по­эта, пи­са­те­лем, со­ста­ви­те­лем из­вест­но­го тол­ко­во­го сло­ва­ря и во­ен­ным вра­чом, хо­ро­шо раз­би­раю­щим­ся в бое­вых ра­не­ни­ях. Он про­из­вел вскры­тие те­ла Пуш­ки­на:

По ок­руж­но­сти боль­шо­го та­за, с пра­вой сто­ро­ны, най­де­но бы­ло мно­же­ст­во не­боль­ших ос­кол­ков кос­ти, а на­ко­нец и ниж­няя часть кре­ст­цо­вой кос­ти бы­ла раз­дроб­ле­на. По на­прав­ле­нию пу­ли на­доб­но за­клю­чать, что уби­тый сто­ял бо­ком, впол­обо­ро­та, и на­прав­ле­ние вы­стре­ла бы­ло не­сколь­ко свер­ху вниз. Пу­ля про­би­ла об­щие по­кро­вы жи­во­та, в двух дюй­мах от верх­ней, пе­ред­ней око­неч­но­сти чре­сель­ной или под­вздош­ной кос­ти пра­вой сто­ро­ны, по­том шла, сколь­зя по ок­руж­но­сти боль­шо­го та­за, свер­ху вниз, и, встре­тив со­про­тив­ле­ние в кре­ст­цо­вой кос­ти, раз­дро­би­ла ее и за­се­ла где-ни­будь поблизо­сти[626].

Итак, Пуш­кин сто­ял в ата­кую­щей по­зе, для ус­той­чи­во­сти раз­вер­нув­шись впол­обо­ро­та пра­вым бо­ком к про­тив­ни­ку - по­это­му пу­ля по­па­ла ему не в верх бед­ра, а в низ жи­во­та. В сви­де­тель­ст­ве го­во­рит­ся, что «на­прав­ле­ние вы­стре­ла бы­ло свер­ху вниз». По рос­ту про­тив­ни­ки от­ли­ча­лись: Пуш­кин -167 см.[627], Дантес - 182 см. При­мем во вни­ма­ние и то, ка­кое рас­стоя­ние их раз­де­ля­ло в мо­мент вы­стре­ла - один­на­дцать ша­гов, то есть семь-во­семь мет­ров. А те­перь за­да­дим­ся во­про­сом: как же дол­жен был дер­жать пис­то­лет че­ло­век вы­со­ко­го рос­та, что­бы с та­ко­го ни­чтож­но­го рас­стоя­ния по­пасть в пах низ­ко­рос­ло­му про­тив­ни­ку? Ведь Дан­тес стре­лял не ху­же Пуш­ки­на. От­вет на­пра­ши­ва­ет­ся сам со­бой - ка­ва­лер­гард соз­на­тель­но це­лил в но­ги. И по­нят­но: ему нель­зя бы­ло уби­вать Пуш­ки­на ни по ка­ким мо­ти­вам - ни по лю­бов­ным, ни по политическим, ни по се­мей­ным. Смер­тель­ный ис­ход ду­эли ста­вил крест на его российской жизни.

Возможно, идея ра­нить по­эта в но­гу об­су­ж­да­лась Гек­кер­на­ми за­ра­нее. Но Дан­тес не имел ду­эль­но­го опы­та и не по­ни­мал сути по­един­ка. Он ис­пу­гал­ся при­сталь­но­го, за­па­даю­ще­го в ду­шу взгля­да по­эта и в по­след­ст­вие да­же не скры­вал это­го, по­то­му что не ви­дел в том ни­че­го за­зор­но­го. Для ев­ро­пей­ско­го, ра­цио­наль­но­го соз­на­ния, не ве­ря­ще­го в Провидение, так ес­те­ст­вен­но бы­ло ис­пу­гать­ся смерти.

Один из не­дав­но ушед­ших от нас ака­де­ми­ков счи­тал, что по­эт ждал, ко­гда ка­ва­лер­гард вы­стре­лит, что­бы за­тем вы­звать его к барь­е­ру и рас­стре­лять в упор. Мысль чу­до­вищ­ная, осо­бен­но не­воз­мож­ная в ус­тах куль­тур­но­го че­ловека! Она вы­да­ет ис­пуг на­ше­го со­вре­мен­ни­ка пе­ред смер­тью, ко­то­рая устанавливает ре­ши­тель­ную грань ме­ж­ду ма­те­ри­аль­ным ми­ром и не­зри­мой ду­хов­ной беспредель­но­стью.

Пуш­кин на­блю­дал за ре­ак­ци­ей Дан­те­са, ис­кал в гла­зах ка­ва­лер­гар­да проблеск ис­ти­ны, внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия, то есть все­го то­го, что от­ли­ча­ет дос­той­но­го че­ло­ве­ка от во­ра. Во­ра в са­мом ши­ро­ком смыс­ле, при­сво­ив­ше­го се­бе лишнее - то, в чем он подлинно не ну­ж­да­ет­ся, и к че­му не бы­ла пред­назначена его при­ро­да. («Ска­зоч­ка» Жу­ков­ско­го о вол­ке и пас­ту­хе-стрел­ке по су­ти де­ла о том же). Но Дан­тес ис­пу­гал­ся. Ис­пу­гал­ся, что не по­па­дет в от­но­си­тель­но безо­пас­ную для ра­не­ния, но бо­лее узкую часть бед­ра. Ис­пу­гал­ся, что по­эт за­тем убьет его, по­это­му и вы­стре­лил на опе­ре­же­ние, не дой­дя шаг до барь­е­ра, чуть по­вы­ше в стык ту­ло­ви­ща и ног. По­том он го­во­рил, что черт, вме­шал­ся в де­ло, винил сле­пой слу­чай. Ка­ва­лер­гард так и не по­нял, что черт си­дел в его соб­ст­вен­ном холодном серд­це.

Впро­чем, Жу­ков­ский опи­сал эту сце­ну весь­ма ро­ман­тич­но:

Дан­зас мах­нул шля­пою; по­шли, Пуш­кин поч­ти до­шел до сво­ей барь­е­ры; Гек­керн за шаг от сво­ей вы­стре­лил; Пуш­кин упал ли­цом на плащ, и пис­то­лет его увяз­нул в сне­гу так, что все ду­ло на­пол­ни­лось сне­гом.

- Я ра­нен (фр.) - ска­зал он, па­дая.

Гек­керн хо­тел к не­му по­дой­ти, но он, оч­нув­шись, ска­зал: «Не тро­гай­тесь с мес­та; у ме­ня еще дос­та­точ­но сил, что­бы сде­лать свой вы­стрел (фр.)».

Дан­зас по­дал ему дру­гой пис­то­лет. Он опер­ся на ле­вую ру­ку, ле­жа при­це­лил­ся, вы­стре­лил, и Гек­керн упал, но его сби­ла с ног толь­ко силь­ная кон­ту­зия; пу­ля про­би­ла мя­си­стые час­ти пра­вой ру­ки, ко­ею он за­крыл се­бе грудь, и, бу­ду­чи тем ос­лаб­ле­на, по­па­ла в пу­го­ви­цу, ко­то­рою пан­та­ло­ны дер­жа­лись на под­тяж­ке про­тив лож­ки; эта пу­го­ви­ца спас­ла Гек­кер­на. Пуш­кин, уви­дя его па­даю­ще­го, бро­сил вверх пис­то­лет и за­кри­чал: «Бра­во» (фр.)[628].

От­вет­ный вы­стрел по­эта и чу­дес­ное спа­се­ние Дан­те­са - наи­бо­лее та­ин­ст­вен­ные и не­объ­яс­ни­мые мо­мен­ты ду­эль­ной ис­то­рии. Они по­ро­ди­ли мно­же­ст­во не­ле­пых до­мы­слов и спе­ку­ля­ций. Кро­ме то­го, им бы­ло по­свя­ще­но пись­мен­ное раз­би­ра­тель­ст­во се­кун­дан­тов, со­сто­яв­шее­ся по­сле ду­эли в рамках военно-судного дела. Ар­ши­ак, бег­ло опи­сав всю ду­эль, не слу­чай­но замену пистолета осветил в мельчайших подробностях:

Пуш­кин был ра­нен. Ска­зав об этом, он упал на ши­нель, оз­на­чав­шую барь­ер, ли­цом к зем­ле и ос­тал­ся не­дви­жим. Се­кун­дан­ты по­до­шли; он при­под­нял­ся и, си­дя, ска­зал: «по­стой­те!» Пис­то­лет, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, был весь в сне­гу; он спро­сил дру­гой. Я хо­тел вос­про­ти­вить­ся то­му, но ба­рон Ге­орг Гек­керн ос­та­но­вил ме­ня зна­ком. Пуш­кин, опи­ра­ясь ле­вой ру­кой на зем­лю, на­чал це­лить; ру­ка его не дро­жа­ла. Раз­дал­ся вы­стрел. Ба­рон Гек­керн, сто­яв­ший не­под­виж­но по­сле сво­его вы­стре­ла, упал в свою оче­редь ранен­ный[629].

В от­вет­ном пись­ме Дан­зас во­об­ще от­ка­зал­ся об­су­ж­дать что-ли­бо, кро­ме этой час­ти ду­эли, за­сви­де­тель­ст­во­вав спра­вед­ли­вость по­ка­за­ний Ар­шиа­ка по всем дру­гим об­стоя­тель­ст­вам. Хо­тя, ка­за­лось бы, к че­му воз­ра­жать - в его воспо­ми­на­ни­ях эта сце­на бы­ла от­ра­же­на сход­ным об­ра­зом:

Се­кун­дан­ты бро­си­лись к не­му, и, ко­гда Дан­тес на­ме­ре­вал­ся сде­лать то же, Пуш­кин удер­жал его сло­ва­ми: -

- По­до­ж­ди­те! Я в си­лах сде­лать свой вы­стрел (франц.).

Дан­тес ос­та­но­вил­ся у барь­е­ра и ждал, при­крыв грудь пра­вою ру­кою.

При па­де­нии Пуш­ки­на пис­то­лет его по­пал в снег, и по­то­му Дан­зас по­дал ему дру­гой. При­под­няв­шись не­сколь­ко и опер­шись на ле­вую ру­ку, Пуш­кин вы­стре­лил. Дан­тес упал.