Городок Окуров

али; Четыхер что-то кричал, вытягивая к Бурмистрову длинную руку, потом вдруг все, кроме дворника, исчезли.

На столе, вздрагивая, догорала свеча, по серой скатерти осторожно двигались тени, всё теснее окружая медный подсвечник. Было тихо и холодно.

Вавила поднялся с пола, сел на кровать, потирая грудь, негромко спросил:

- Неужто - до смерти?

- Я тебе, пёс дикой, говорил: её - бей, а его не тронь! - укоризненно сказал Четыхер.

- Я не бил! - проворчал Вавила.

Не спуская с него глаз, дворник нагнулся, пощупал тело Симы и сказал, выпрямляясь:

- Не дышит будто? Водой бы его, что ли? - и, разводя руками, продолжал удивлённо: - Ну и дурак ты, собака! Какого парня, а? Середь вас, шалыганов, один он был богу угодный! Связать тебя!

Упираясь руками в кровать, Бурмистров сидел и молчал. Дворник подвинулся к нему, взял со стола свечу, осветил лицо, увидал на лбу его крупные капли пота, остановившиеся глаза и нижнюю челюсть, дрожавшую мелкою дрожью.

- Что, дурак, боишься? - спросил он, ставя свечу на стол. - Ещё с ума сойдёшь - хорошо будет!

Он прислушался - в доме стояла плотная, непоколебимая тишина, с улицы не доносилось ни звука. Потом он долго и молча стоял среди комнаты, сунув руки в карманы и глядя исподлобья на Бурмистрова, - тот сидел неподвижно, согнув спину и спустя голову.

На лестнице раздались тихие шаги - кто-то шёл во тьме и сопел.

- Это кто?

- Я, - тихо ответил голос Паши.

- Ну?

- Нету полицейских!

- В город надобно бежать.

Через несколько минут Паша тихонько сказала:

- Куда мне деваться, дядя Кузьма? Мне боязно!

- Сядь на лестницу и сиди! Я - тут!

- С кем ты говоришь? - вдруг тихонько спросил Бурмистров.

- А тебе какое дело?

- Ты бы со мной поговорил...

- Больно нужно! - проворчал Четыхер, но тотчас же строго спросил: Пошто человека убил?

- А я знаю? - как сквозь сон ответил Вавила. - Нечаянно это! Так уж попал он под колесо, ну и... Что мне - он?

Бурмистров завозился на постели, тяжко вздыхая, и тихо предложил:

- Ты бы вынес его за дверь?

- Как же! Ишь ты! - сурово воскликнул Четыхер. - Разве это можно трогать до полиции?

- Шла бы эта полиция, что ли, уж...

- Что, мучит совесть-то?

- Нет! - не сразу ответил Бурмистров. - А так, как-то... Ведь верно, он был не вредный человек...

Огонь свечи затрещал, задрожал и погас.

- Ну, вот тебе ещё, чёрт те, - проворчал Четыхер.

Вавила сел на постели, подобрав под себя ноги, скрестил руки на груди, а пальцами вцепился в плечи свои. Он стучал зубами и покряхтывал.

- Затворить бы дверь...

- Чего? - спросил Четыхер и, не получив ответа, угрюмо молвил: - Ты, гляди, не вздумай бежать али что! Ты сиди смирно!

- Бессмысленный человек, - куда я побегу? Хошь - сам пойду в полицию?

- Ладно! Сиди, знай...

- Ты думаешь - рад я, что всё это случилось? - бормотал Вавила, видимо, боясь молчания. - Зачем Глашка сделала это?

- Озорники вы тут все!

- Погубил я свою жизнь!