Гроза Византии

жда новых сильных ощущений, без которых пресыщенному деспоту и сама жизнь была не в жизнь.

Он вспомнил, что давно уже не был на ипподроме.

Не бывать на ипподроме, забыть о ристалищах, не знать, кто теперь побеждает, голубые или зеленые... это - ужас, это - позор, это... это явная опасность для династии и опасность самого близкого будущего... Что скажет народ, так долго не видавший своего императора?.. Он отвыкнет от него, забудет его, а тут долго ли и до открытого возмущения?.. Такие примеры бывали не раз. Кругом враги, они всегда готовы воспользоваться каждой оплошностью своего повелителя...

Нет, скорее на ристалище...

Но кто теперь в фаворе у византийцев? Голубые или зеленые?..

Михаил с грустью сознался сам пред собой, что он этого не знает...

Он даже забыл, какая партия - дворцовая...

У кого спросить? У Фотия!..

Нет, нет... С тех пор, как этот не так еще давно блестящий царедворец стал против своей воли монахом, он изменился до неузнаваемости. Он углубился во внешнюю политику, в церковные дела, воюет там с латинянами, спорит с ними до слез, до обморока, и нет ему никакого дела ни до голубых, ни до зеленых, ни до какого-либо из тех светских удовольствий, которые так любят византийцы...

Да и страшно подступиться к нему... Михаил не на шутку побаивался патриарха, имевшего огромное нравственное влияние на народ. Он всегда такой холодный, суровый, строгий... Кого же спросить?.. Да! Вот этого молодца, которого он заметил на последнем пиру...

Михаил был обрадован этой новой мыслью. Теперь он знал, кто выведет его из неловкого, по его мнению, положения, в которое его поставило увлечение Ингериной. На последнем пиру он случайно заметил совсем нового человека. Он не принадлежал к царедворцам, держался в стороне от них, но, вместе с тем, был полон необъяснимого в его положении достоинства. Он мог рассказать Михаилу об интересовавших его предметах, и притом с ним можно было говорить более откровенно, не сдерживаясь особенно, потому что это было новое, еще во дворце мало кому известно, лицо, и в случае чего-либо неприятного его можно легко, без всякого шума, убрать куда-нибудь подальше, и никто не заметит отсутствия нового человека.

Император, сразу пришедший от этой мысли в хорошее настроение духа, громко захлопал в ладоши.

На зов его явился протостратор [главный дворцовый служитель].

- Что изволишь повелеть, несравненный? - вкрадчиво проговорил он, склоняясь в три погибели перед своим владыкой.

- Э... э... ты?.. Да... позови ко мне... как его... Тут новый... молодой, высокий такой, я его видел...

- Ты говоришь о македонянине Василии, великий?

- О нем... может быть... не знаю, как его... Позови македонянина...

- Сейчас он явится пред твои ясные очи, - и протостратор исчез из императорского покоя.

Успокоившийся Михаил задремал в ожидании. Подремать ему пришлось недолго, протостратор очень скоро снова появился перед ним, ведя молодого человека с загорелым мужественным лицом и открытым взглядом.