Каторга

гали легионы клопов. По диагонали камер протянулись веревки, чтобы сушить на них барахло. На узенькой полке выстроились кружки, котелки для еды и чайники. Воняло по всей тюрьме застарелой баландой из рыбы с добавкой черемши. У всех надзирателей были синие галуны, а синие шнуры тянулись от их подбородков к револьверам. Они покрикивали:

- Впихивайся плотнее, местов более нету... давай, давай не стыдись! Чичас будет всем заковка в новые "браслеты", потом вас губернатор позовет к себе чай пить... Гы-гы-гы!

- Хе-хе-хе... хи-хи-хи, - заливались в ответ подхалимы.

Сразу от порога тюрьмы начинался штурм жилищных высот, ибо от положения на нарах каторга судит о достоинствах человека. Иваны занимали самые лучшие места, вокруг них располагались их "поддувалы", ударами кулаков и ног утверждавшие священные права своих сюзеренов от покушений всяких там "кувыркал". После Иванов чинно освоили нары "храпы" - еще не иваны, но подражающие иванам, силой берущие у слабого все, что им нужно. За храпами развалились на нарах "глоты" - хамы и горлодеры, поддерживающие свой авторитет наглостью, но в случае опасности валящие вину на других. Когда высшие чины преступной элиты удовольствовались своим положением на лучших нарах, подалее от "Прасковьи Федоровны", тогда - с драками, с божбой и матерщиной - все оставшиеся места плотно, как сельди в бочке, заполняли "кувыркалы", высокими рангами не обладавшие. Наконец, для самых робких, для всех несчастных и слабых каторга с издевательским великодушием отводила места под нарами:

- Полезай! - хохотали с высоты нар. - Ишь гордые какие, еще сумлеваются... Ползи на карачках, хорь бесхвостый!

Жалкие парии, отверженные и забитые, лезли под нары - в слякоть грязи, в нечистоты прошлого, в крысиную падаль. А ведь тоже бывали людьми! Их нежно растили матери, показывали врачам, причесывали гребешком их кудри, они бегали в школы, влюблялись, трепетали от первого поцелуя, а теперь... Теперь из-под нар выглянет лицо бывшего человека, испуганно оглядит всех и снова скроется в мраке отбросов каторги.

Человек - это иногда звучит горько!

Вечерело над Александровском, который разжег на улицах керосиновые фонари. На крыльце столичного клуба губернатору Ляпишеву снова встретился Оболмасов, очевидно его поджидавший:

- Михаил Николаевич, ваше превосходительство... еще раз взываю к вам, дабы напомнить о своих лучших намерениях...

- Не стоит, - придержал его Ляпишев. - Я вам уже говорил, что заявки на нефтяные участки давно сделаны, но дальше заявок дело не сдвинулось. Людей для новых разведок нефти я вам не дам, ибо каторга - не частная лавочка. Оплатить же казне работу ездовых, носильщиков, лесорубов и землекопов вы из своего кармана не в состоянии. Так о чем разговор?..

Внутри клуба было тепло и уютно, над столами свисали фарфоровые абажуры типа "матадор" и грушевидные электрозвонки для вызова каторжных лакеев, которых ради услужения господам одевали в белые фартуки. Из глубин комнат доносилось щелканье бильярдных