История всемирной литературы Т.7

В творчестве романтиков-индеанистов сложилось и еще одно самобытное свойство, унаследованное затем всей бразильской литературой: Аленкар и Гонсальвес Диас считали, что бразильская природа есть высшее воплощение национального чувства. «...Природа чистая, великая и столь благородная, что кажется почти идеальной», — писал Диас. Таким образом, в произведениях бразильских романтиков природа становится и источником и зеркалом своеобразия культуры. Это первая реальность новой страны, которую люди осознают как свое общее достояние. И не только эстетический, но и этический идеал романтиков воплощен для них в бразильской природе. Ее величавость, безбрежность, неукротимая жизненность — прообраз человека и общества в представлении романтиков. Во всех книгах Аленкара — не только индеанистских, но и в написанных им в 60—70-е годы исторических романах — вольная, простая жизнь в союзе с природой привлекательнее городской жизни, регламентированной сословными предрассудками, отягощенной низменными страстями. Антибуржуазная направленность романтизма обрела у бразильцев особую форму. Они попытались создать художественный идеал жизни, основанный на гармоническом соединении лучших нравственных традиций европейского общества, воплощенных в условном образе благородного рыцаря, и той забытой европейцами вольности, близости к природе, воплощением которых стал также идеализированный образ индейца.

Аленкар написал двадцать романов и шесть пьес. В его книгах представлено доколумбово прошлое Бразилии, первые контакты колонизаторов и индейцев, история колониального общества («Серебряные копи», «Иезуит») и, наконец, период после провозглашения независимости. Он посвятил по роману крупнейшим районам Бразилии, отличающимся особым, исторически сложившимся бытовым укладом. В «Гаушо» (1870) показан юг страны, в «Сертанце» (1875) — северо-восток. Этот последний роман сыграл значительную роль в судьбах бразильской литературы: им началось новое литературное движение, так называемый сертанизм, зародившееся в лоне романтизма, но затем эволюционировавшее к реалистическому изображению жизни. По мере того как колониальное прошлое уходило в историю, литература осознавала потребность в новом герое — носителе идеи национальной самобытности и вместе с тем человеке, представляющем сегодняшнюю реальность страны, в которой индейцы либо давно уже были ассимилированы, либо оттеснены на дальнюю периферию и практически не участвовали в национальной жизни. Новый герой и был открыт Аленкором в лице сертанца, т. е. жителя сертанов, внутренних, степных районов Бразилии. Сертанец — как правило, метис, он изначально соединяет индейские и португальские начала. Он живет в постоянной борьбе с природной стихией, и только любовь и уважение к природе позволяют ему выжить. Кроме того, именно здесь, в далеких от побережья, труднодоступных для иммигрантов местах, сохранялись образ жизни, нравы и даже архаический язык, свойственные первым колонистам. Это было то самое подлинное, исконно бразильское, что дольше всего сопротивлялось нивелирующим влияниям массовых европейских иммиграций. Поэтому крестьянин-сертанец был возведен в ранг этического идеала бразильской литературы. Роман Аленкара был и самым знаменитым и последним собственно романтическим произведением сертанизма. У других сертанистов преобладали уже черты реалистического бытописания, хотя сохранялись элементы романтического сюжетосложения. Среди многочисленных произведений такого переходного — от романтизма к реализму — типа особой популярностью пользовался роман Альфредо д’Эскраньоль Таунея (1843—1899) «Иносенсия» (1872).

Жозе де Аленкар, проделавший грандиозную работу по созданию бразильской прозы, опирался главным образом на опыт. Вальтера Скотта, в несколько меньшей степени Шатобриана. Однако в те же годы были и другие, также небезуспешные попытки создать бразильский роман на совершенно иных основах. Мануэль Антонио де Алмейда (1830—1866) обратился к более ранним литературным источникам — к испанскому плутовскому роману. Он заимствовал у плутовского романа композицию и героя, позволивших ему объединить разрозненные, эскизные наблюдения над бытом Рио-де-Жанейро, над человеческими типами, возникшими в бурлящей, только еще формирующейся стране. В романе Алмейды «Жизнь Леонардо, сержанта полиции» нет сложной драматической интриги, страстей, тайн и опасностей, характерных для книг Аленкара и его школы. Этим объясняется и забвение, в котором оказался вскоре после своего выхода (1852 — опубл. в газете; 1854—1855 — отдельное изд.) роман Алмейды, заслоненный шумным успехом «Гуарани». По-настоящему оценена «Жизнь Леонардо» была только в XX в.

Испанский плутовской роман был не только широкой сатирической картиной старого мира, но еще и прозорливой критикой буржуазного индивидуализма в образе самого пикаро. Автор бразильской пикарески отнюдь не лишен социального критицизма: он смеется над нелепыми обычаями старины, над корыстью и сутяжничеством, над тщеславием власть имущих. Но бразильская действительность еще не дает писателю материала для критического анализа современного человеческого характера и роли общества в его формировании. Леонардо, чьи приключения складываются в свободный, безыскусный сюжет романа, до конца остается одним и тем же: безобидным и простодушным шалуном, вольным сыном веселой бразильской улицы. И общий колорит романа Алмейды совсем не тот, что в испанской пикареске, — не горько-язвительный, а светлый и праздничный. Как ни оригинальна на фоне романтизма 50-х годов эстетическая программа Алмейды, противопоставившего истории быт, исключительному рядовое, повседневное, все же по самому строю своего мышления он оставался романтиком. Романтизм мировоззрения выражался прежде всего в упоении национальным, бразильским. Алмейда все время, даже когда смеется, любуется самобытностью, красочностью своего города, его жителей, его обычаев.

Вместе с индеанистами Алмейда входит в особую группу романтиков, часто именуемых в Бразилии «первым» или «старшим» поколением. Национальное самосознание казалось им вернейшим залогом быстрого развития страны, а свою первейшую задачу они видели в создании самобытной литературы, в выдвижении нового идеала человека, в котором бы гармонически слились расы, цивилизация вернулась бы к природе и были бы изжиты отвратительные общественные пороки Старого Света. Но в 50-е годы появилось так называемое второе романтическое поколение, уже не разделявшее ни оптимистического пафоса национального самоутверждения, ни утопизма, характерного для их старших собратьев по литературе. Это поколение отнюдь не отрекалось от героики борьбы за независимость, но относило ее в прошлое, как утраченный и уже недостижимый идеал (поэма М. Альвареса де Азеведо «Педро Иво» и др.). В настоящем они не видели никаких проблесков силы, борьбы, идеи и смертельно тосковали в застойной, провинциально-пошлой атмосфере бразильского общества, каким оно стало после подавления освободительных движений 20—40-х годов.

Мануэль Антонио Альварес де Азеведо (1831—1852), Луис Жозе Тункейра Фрейре (1832—1855) Казимиро де Абреу (1839—1860) объединены не только общностью мировосприятия и художественной программы, но и общностью судьбы. Они были связаны с университетскими кругами, что объясняет и широкий спектр литературных влияний, ощутимых в их стихах, но вместе с тем и некоторую узость жизненного опыта, сказавшуюся в лирической камерности их поэзии. Всем им была суждена ранняя смерть, что также отразилось в тематике их стихов — особенно самого талантливого из них, Альвареса де Азеведо, чья единственная поэтическая книга «Лира в двадцать лет» вышла уже после смерти поэта от туберкулеза. Неосуществимость надежд, горькое сознание эфемерности мечтаний — такова постоянная тональность их стихов. У Альвареса де Азеведо с трагической силой выражена тоска юноши, переживающего всепрекрасное в жизни — любовь, приключения — лишь в мечтах. При этом сознание приближающейся смерти органически соединяется с восприятием унылой посредственности буден. Столкновение этих чувств заставляет юношу то приходить в болезненное отчаяние, то сардонически усмехаться над «романтическими островами», «Эльдорадо любви», созданными «моим воображением подростка и поэта».