Отцы и дети

ий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.

Однажды они как-то долго замешкались; Николай Петрович вышел к ним навстречу в сад и, поравнявшись с беседкой, вдруг услышал быстрые шаги и голоса обоих молодых людей. Они шли по ту сторону беседки и не могли его видеть.

- Ты отца недостаточно знаешь, - говорил Аркадий.

Николай Петрович притаился.

- Твой отец добрый малый, - промолвил Базаров, - но он человек отставной, его песенка спета.

Николай Петрович приник ухом... Аркадий ничего не отвечал.

"Отставной человек" постоял минуты две неподвижно и медленно поплелся домой.

- Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает, - продолжал между тем Базаров. - Растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится. Ведь он не мальчик: пора бросить эту ерунду. И охота же быть романтиком в нынешнее время! Дай ему что-нибудь дельное почитать.

- Что бы ему дать? - спросил Аркадий.

- Да, я думаю, Бюхнерово "Stoff und Kraft"* на первый случай.

______________

* "Материя и сила" (нем.).

- Я сам так думаю, - заметил одобрительно Аркадий. - "Stoff und Kraft" написано популярным языком...

- Вот как мы с тобой, - говорил в тот же день после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете, - в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.

- Да почему он ушел вперед? И чем он от нас так уж очень отличается? с нетерпением воскликнул Павел Петрович. - Это всё ему в голову синьор этот вбил, нигилист этот. Ненавижу я этого лекаришку; по-моему, он просто шарлатан; я уверен, что со всеми своими лягушками он и в физике недалеко ушел.

- Нет, брат, ты этого не говори: Базаров умен и знающ.

- И самолюбие какое противное, - перебил опять Павел Петрович.

- Да, - заметил Николай Петрович, - он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я всё делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, - а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.

- Это почему?

- А вот почему. Сегодня я сижу да читаю Пушкина... помнится, "Цыгане" мне попались... Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением на лице, тихонько, как у ребенка, отнял у меня книгу и положил передо мной другую, немецкую... улыбнулся, и ушел, и Пушкина унес.

- Вот как! Какую же он книгу тебе дал?

- Вот эту.

И Николай Петрович вынул из заднего кармана сюртука пресловутую брошюру Бюхнера, девятого издания. Павел Петрович повертел ее в руках.

- Гм! - промычал он. - Аркадий Николаевич заботится о твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?

- Пробовал.

-