Антон-Горемыка

ергал за гриву, качнул головой и пошел прочь.

- Ишь, ловкие какие, - произнес один из рыженьких, - чего захотели, "атусбеш"* то бишь... тридцать пять рублей за лошадь дают... да за эвдаку животину и семьдесят мало...

______________

* Тридцать пять рублей на языке конских барышников и конокрадов. (Прим. автора.)

- Эй, земляк, давай я лошадь-то куплю! - снова закричал Матюшка, - не грусти; что голову повесил? сколько спросил? сколько хошь, столько и дам: чур, мотри, твои могарычи, а деньги за лошадь, как помру.

- Чего вы привязались ко мне? ну, чего вам от меня надыть? - сказал с сердцем Антон и сделал шаг вперед. По всему видно было, что бедняга уже давным-давно вышел из себя и выжидал только случая выместить на ком-нибудь свою досаду.

Севка и Матюшка сделали вид, как будто испугались, и отскочили назад; толпа, расположенная к ним прибаутками, которые рассыпал Матюшка, заслонила их и разразилась громким, продолжительным хохотом. Ободренный этим, Матюшка высунул вперед черную кудрявую свою голову и заорал во все горло:

- Гей! земляк всех избил в один синяк!.. братцы, ребята, это, вишь, наш бурмистр, ишь какой мигач, во всем под стать пегой своей кобыле, молодец к молодцу... ворон, вишь, приехал на ней обгонять... Эй, эй! Фалалей, мотри, мотри, хвост-ат у клячи оторвался, ей-богу, право, оторвался... ей, го... го... го... го...

Антон в это время следовал за рыженькими своими приятелями, которые почти против воли тащили его на другой конец поля. К ним тотчас же подскочили три цыгана.

- Что, добрый человек, лошадь твоя?

- Моя.

- Продаешь?

- Мотри не продавай, - снова шепнули Антону рыженькие, - народ бедовый, как раз завертят.

- Продаю, - отвечал нерешительно Антон и в то же время поглядел с беспокойством на приятелей.

Тогда один из цыган, дюжий, рослый мужчина в оборванных плисовых шароварах и синем длинном балахоне с цветными полотняными заплатами, подбежал к пегашке, раздвинул ей губы, потом поочередно поднял ей одну ногу за другой и, ударив ее в бок сапогом, как бы для окончательного испытания, сказал товарищам:

- Лачи грай, ян таранчинас, шпал, ды герой лачи! (Добрый конь, давайте, братцы, торговать, смотри: ноги хороши больно.)

- Мычынав курано (как будто старенька), - отвечали те, - а нанано пробине, пробине (а все попробуем).

И все трое принялись осматривать лошадь. Разумеется, удары в бок, как необходимейшее условие в таком деле, не заставили себя дожидаться.

- Что стоит? - спросил первый цыган.

- Семьдесят рублев, - отвечали равнодушно и как бы из милости рыженькие спутники Антона, отводя его в сторону и принимаясь нашептывать ему на ухо.

Цыгане засмеялись.

- А саранда рубли крууг, де гаджо лове ватопаш, сытуте лове? (А сорок рублей стоит, да мужик отдаст за половину: деньги у вас есть?) - сказал первый.

- Сы (есть), - отвечали те.

- Лачи (ладно). Ну, братцы, и ты, добрый человек, - продолжал тот, указывая на лошадь с видом недовольным, - дорого больно