Альтист Данилов

ужна, так возьмите душу, жизнь - так жизнь, муки я должен потом претерпеть или дело какое исполнить, извольте, я согласен! Только утолите мои желания!

- Встаньте, Николай Борисович, что же вы передо мной-то на колени грохнулись!

- А перед кем же еще? - спросил Земский.

- Сейчас же встаньте, Николай Борисович, - сухо сказал Данилов. Право, это неприятно.

На колени Николай Борисович падал, а вставал с усилием, словно теперь дало о себе знать люмбаго. К креслу он двинулся разбитым стариком, и, когда утвердился в нем, Данилов увидел, что и в глазах Николая Борисовича пламени более нет. И нет надежды.

- Я понимаю, Николай Борисович, - покачал головой Данилов, - вы шутник и артист, но я ведь к вам пришел не ради мистерий пятнадцатого века.

- Ты прав, - сказал Земский.

Он быстро взглянул Данилову в глаза. Но тут же опустил голову. Потом, помолчав, спросил:

- А приятель твой из Иркутска, он что - не появится больше?

- Не знаю, - сказал Данилов, - но думаю, что и перед ним падать на колени было бы неразумно.

- Может быть, - прошептал Земский, - может быть.

- Да и как же вдруг? - спросил Данилов. - Зачем чья-то помощь? Вы что же - не уверены в тишизме?

- Уверен! Уверен! - горячо произнес Николай Борисович. - Но кто бы узнал о Золушке, если бы она туфлю в двенадцать часов не потеряла!

- То есть?

- Кто поймет теперь мой тишизм? Никто. Кто узнает о моих сочинениях через сто лет? Никто. Я сдохну, и пионеры сейчас же отнесут мои бумаги в макулатуру - кому нужен утиль какого-то Земского! Чтобы к моим мыслям и сочинениям был интерес, чтобы в моих бумагах копались умные люди через сто лет, я теперь, теперь должен стать известным. Пусть и в этой ложной старой музыке. Пусть и со скандалом. Со скандалом-то вернее! Имя мое должно застрять в умах людей! Туфелька Золушки мне нужна. Даже и похожая на рваный сапог. Ради этого я готов поставить подпись где угодно. И кровью!

- Ничем не могу вам помочь, - сказал Данилов.

- Ой ли?

- Николай Борисович, вы смотрите на меня как-то странно. Не думаете ли вы и меня напугать, как напугали Мишу Коренева?

- Тебя не напугаешь, - угрюмо сказал Земский. - Ты сам скоро напугаешься, коли и впрямь ринулся в большие музыканты. Так напугаешься, что однажды подойдешь к окну и подумаешь: "А не прав ли Миша Коренев?.." Если ты, конечно, тот, за кого себя выдаешь...

- Я себя ни за кого не выдаю, - сказал Данилов. - Однако у меня создается впечатление, что вы меня за кого-то принимаете. За кого же?

- Мало ли за кого...

- Вы взрослый человек, - сердито сказал Данилов, - а, видно, уверили себя в каком-то детском вздоре... Это и смешно, и неприятно... Разрешите на этом откланяться.

- Извини, Володя, - быстро заговорил Земский, - это все шутки... Но ведь как шутник, сам знаешь, я не всем нравлюсь... Извини... И забудь о моих словах... Нам и в театр пора. Я тебе сейчас напоследок налью коньяка. Себе же - вина, фирменного.

Николай Борисович наполнил рюмку Данилова,