Альтист Данилов

еянной им беседы: - Ты, брат Данилов, весь в оковах старой музыки. И разбивать их пока не намерен. Нравятся они тебе. Это печально, но и понятно. Ты молод, стал хорошо играть, стал блестяще порой играть, ждешь от старой музыки многого для себя. И я когда-то был такой, вон там у меня во встроенном шкафу лежат и призы и дипломы. Я далеко мог пойти. Но сомнения стали грызть меня, совершенства я жаждал, совершенства! Однако понял, что совершенства не будет. И тогда мне все стало скучно. Но я не сложил руки. И победил. В тишизме я и как исполнитель, и как творец, и как мыслитель найду совершенство. Или уже нашел... А ты играй, играй, звучи, пока звучишь! Ты пока еще в полете, ты оптимист, ты искатель, и мир для тебя хорош, ты молодой.

- Где уж молодой... - печально сказал Данилов.

- Хотя, конечно... Миша Коренев в твои годы был уже поверженный...

- Миша приходил к вам?

- Да.

- И часто?

- Он стал мне как сын.

Николай Борисович поднялся резко и принялся ходить по комнате. Данилов отругал себя за бестактность, решил молчать. Но любопытен был Данилов...

- Коренев принял тишизм? - спросил он.

- Миша понял меня. Но тишизм его напугал. И сильно. Очень сильно... Однако его последний поступок говорит о том, что он принял тишизм.

- Разве?

- Да, - сказал Земский. - Ты узнал сегодня об азах тишизма, прочел первое слово в букваре, да и то по слогам... А Миша ушел в высшую тишину. Да что ушел! Прыгнул туда... Или вознесся...

- Стало быть, для вас высшая тишина - исчезновение личности, смерть? Так, что ли?

- Нет, - горячо сказал Земский, - для меня - нет! Я - творец. Для меня моя музыка - продолжение жизни. Или ее воплощение. Даже если эта жизнь и состоит из одних скорбей и грехов. А для слабых натур Мишин прыжок в тишину - благость...

- Миша ушел в тишину и унес с собой тайну М.Ф.К...

- М.Ф.К.? - сразу остановился Земский. - Откуда ты о ней знаешь?

- Прочел в одном письме... М.Ф.К. Это его инициалы, видимо... Михаил Федорович Коренев... Так, наверное?

- Он всего стал бояться, - сказал Земский. - Всего. Однако и со всем, что его пугало, был намерен вести бой. И первым делом - с самим собой... А когда узнал от меня, что старая музыка рано или поздно должна исчезнуть или отмереть, он и от этого пришел в ужас, оцепенел, словно на краю пропасти. Но потом решил - доказать и мне и самому себе, что - нет, что старая музыка не ошибка и не частность, а что и она может быть великой. Как и он в ней. А вот не доказал...

- А мог доказать?..

- Не знаю. Он, наверное, и не мог... Он долго жил как придется, был ветрен, но жил весело и сыто. Вдруг остановился и словно прозрел. Спросил себя: "А зачем живу?" Хорошо, что спросил, мне он потому и стал приятен. Но лучше бы не спрашивал... Взглянул на все глазами открытыми и пришел в ужас. И от самого себя, и от мира. Себя собрался изменить рывком, да где уж тут! Решил бунтовать. Этакий мятежник. Чтобы оправдать свое существование, намерен был в музыке, старой, понятно,