Каторга

ся! - хихикнул Бунге.

- А вы напрасно смеетесь... Мой авторитет в гарнизоне упрочился, за меня теперь все пойдут в огонь и в воду. Жаль, что японцы не высаживаются, мы бы их тут раскатали.

- Чем? - спросил Бунге. - "Подъемными"?..

Тюремное и военное ведомство - со всем их громоздким имуществом Тулупьев спешно эвакуировал в селение Рыковское, куда заставил переезжать и семьи чиновников. Казенных лошадей не хватало, в повозки впрягали быков, наконец, стали запрягать и каторжан. В этой почти панической суматохе ящики с патронами терялись в свалке архивов, а генерал Кушелев не знал, куда запропастились подшивки судебных приговоров.

- Словно подмели! - говорил он. - Каторжане везли на себе архивы, кому же, как не им, разворовать свои же приговоры? Теперь ищи-свищи, кому сколько дадено, кому сколько осталось досиживать, а кого пора выпускать на волю вольную...

Александровск опустел, словно после погрома, на его улицах сиротливо остались мерзнуть четыре пушки. Капитан Таиров, дельный соратник Тулупьева, был преисполнен служебного рвения. Заметив свет в окнах метеостанции, он стал дубасить ногою в двери, требовательно крича:

- Откроите! Это я, капитан Таиров...

Полынов, конечно, слышал удары в дверь с улицы; он все же продолжил свой рассказ Аните о походе Наполеона в Россию:

- После чего, вернувшись ночью в Париж, Наполеон долго барабанил в двери дворца Тюильри и кричал швейцарам подобно капитану Таирову: "Откройте, это я - ваш император!"

- Его впустили? - спросила Анита.

- Да. Императора тогда не выкинули из Тюильри, как сейчас я стану выкидывать с метеостанции капитана Таирова. Впрочем, ты сама пронаблюдаешь за этой сценой...

Корней Земляков, явно робея, уже впустил Таирова внутрь метеостанции и тут же получил по зубам вроде "здрасте":

- Шапку долой! Или не видишь, кто я? Но тут с высоты антресолей раздался столь повелительный окрик - словно обжигающий удар хлыстом:

- Не смейте бить моего сторожа!

Таиров замер. По ступенькам лестницы не спеша, исполненный внутреннего достоинства, спускался к нему какой-то элегантный господин в полуфраке и при манишке; его ботинки, покрытые серым фетром, поскрипывали - в такт поскрипыванию ступеней. В зубах, неприятно оскаленных, дымилась длинная сигара. Таиров никак не мог догадаться, кто это такой, каково истинное положение этого господина в сахалинской иерархии.

- Почему не открывали? - обалдело спросил капитан.

Сигара перекатилась из левого угла рта в правый:

- Но вы же стучали ногой.

- А чем же еще стучать?

- Благородные люди стучатся в дверь всегда головой. Поверьте, что так принято в лучшем обществе Парижа...

Таиров не успел ответить на оскорбление, уничтоженный женским смехом, который прозвучал с высоты антресолей метеостанции. Капитан поднял голову и... обомлел. Облокотясь на перила, там стояла чудесная девушка с немного оттопыренными ушами, ее тонкую шею опоясывала черная бархотка с кулоном в ценной оправе, а пальцы рук, свободно опущенных