Каторга

л бы прежде намылить веревку...

- Вы не слышали, кто будет новым губернатором? - Наверное, назначат Фенечку Икатову... ей-ей, госпожа Слизова, она бы справилась с Сахалином и его каторгой гораздо лучше Бунге и Тулупьева. Не верите?

- Какой у вас злющий язык, господин генерал-майор!

- За это меня и сослали сюда... прокурором!

Но в один из дней Бунге сам навестил полковника Тулупьева и раскрыл перед ним бархатный кисет, из которого извлек печать губернского правления Сахалина.

- Вы победили, - сказал он оскалясь. - Забирайте себе эту игрушку и можете ее прикладывать к любому месту. Тулупьев даже разнежился:

- Голубчик вы мой, Николай Эрнестыч, да что с вами?

- Со мною-то ничего, а вот что с вами теперь будет?

- Не понимаю. Расшифруйте свое глубокомыслие.

- С великим удовольствием, - ехидно отвечал Бунге. - Я уступаю вам печать, ибо гражданская часть управления Сахалином самоустраняется ото всех важных дел на острове...

- Опять не понял. В чем дело?

- Дело в том, что вчера ночью японские корабли совершили вероломное нападение в Порт-Артуре на нашу эскадру.

Тулупьев стал запихивать печать обратно в кисет.

- Что делать, а?.. Что делать мы будем?

- Как что делать! - с пафосом возвестил ему Бунге. - Сразу берите свой героический гарнизон, высаживайтесь на берегах Японии и начинайте штурмовать Токио...

Печать выпала из тряских рук полковника. Сухо громыхая, она покатилась по полу, чему обрадовался котенок, который, шаля, загнал ее в темный крысиный угол.

Море сковывал лед, и с материка, как это бывало не раз, забрел на Сахалин бродячий уссурийский тигр ("почтенный полосатый старик", как уважительно именовали тигров китайцы). Но этот "почтенный" наделал хлопот: он загрыз почтальона-гиляка, сожрав половину собак из его упряжки, потом в Арково нашли останки одной поселянки, наконец он дерзко блокировал дорогу между Рыковским и Александровском; свирепое рычание тигра по ночам уже слышали жители Рельсовой улицы...

- Я убью его!...- решил штабс-капитан Быков, беря "франкотку" отличного боя и заряжая ее острыми жалящими пулями. Это было сказано им в присутствии Клавочки Челищевой, которая только что узнала о начале войны с японцами. Война не война, - договорил Быков, - а тигра убить надо. Считайте, что у вас уже имеется коврик из тигровой шкуры, который красиво разложите у своей постели, чтобы не простужаться.

- Я боюсь, - тихо ответила девушка.

- Чего боитесь? Войны или тигра?

- Я боюсь за... вас, - сказала она и этой боязнью невольно призналась Быкову в зарождении чувства.

Он это понял. Но понял и другое: чувство возникло не из самой глубины сердца, а скорее в порыве событий, сопряженных с войною, когда все женщины становятся щедрее на ласковые слова мужчинам, уходящим от них (может быть, навсегда).

Штабс-капитан подкинул в руке "франкотку":

- Стоит ли бояться за меня, если риск - моя профессия, и я больше боюсь за тигра, с которым надо разделаться одною пулей в лоб, чтобы