Последняя мистификация Пушкина

Так мог рас­су­ж­дать ли­те­ра­тор, че­ло­век из­бы­точ­но­го во­об­ра­же­ния, но ге­не­рал-ау­ди­тор Но­ин­ский по­шел еще даль­ше и как за­яд­лый пуш­ки­нист стал от­кро­вен­но пе­ре­дер­ги­вать фак­ты с од­ной це­лью – унич­то­жить про­тив­ни­ка по­эта. Дан­тес го­во­рил о сво­ей уч­ти­во­сти по­сле но­ябрь­ско­го вы­зо­ва, а Но­ин­ский уличал его фак­та­ми до но­ябрь­ской жиз­ни. Апо­фе­о­зом же его раз­мыш­ле­ний ста­ло вы­ра­же­ние, ес­те­ст­вен­ное для лю­бой пуш­кин­ской био­гра­фии, но не для су­деб­но­го де­ла:

…на­ко­нец и по­ме­щен­ные в пись­ме Пуш­ки­на к от­цу под­су­ди­мо­го ми­ни­ст­ру ба­ро­ну Гек­ке­ре­ну дерз­кие ос­кор­би­тель­ные вы­ра­же­ния не мог­ли быть на­пи­са­ны без важ­ных при­чин, ко­то­рые от час­ти по­яс­ня­ют­ся са­мым со­дер­жа­ни­ем пись­ма и объ­яс­не­ния­ми Пуш­ки­на в при­сут­ст­вии се­кун­дан­тов.

Ко­неч­но, Дан­те­с мог оби­деть­ся на суд и рос­сий­ское об­ще­ст­во, хо­тя су­ди­ли его по тем же за­ко­нам, что и Пуш­ки­на. Су­ди­ли-ря­ди­ли и даже не пы­та­лись ус­та­но­вить ис­ти­ну. Для Дан­те­са ге­не­рал-ау­ди­тор по­тре­бо­вал су­хо:

Гек­ке­ре­на за вы­зов на ду­эль и убий­ст­во на оной ка­мер-юн­ке­ра Пуш­ки­на, ли­шив чи­нов и при­об­ре­тен­но­го им рос­сий­ско­го дво­рян­ско­го дос­то­ин­ст­ва, на­пи­сать в ря­до­вые, с оп­ре­де­ле­ни­ем на служ­бу по на­зна­че­нию Ин­спек­тор­ско­го Де­пар­та­мен­та.

А вот для се­кун­дан­та по­эта на­шлись го­раз­до бо­лее те­п­лые сло­ва:

Хо­тя он Дан­зас за по­ступ­ки сии… под­ле­жал бы ли­ше­нию чи­нов, но Ге­не­рал Ау­ди­то­ри­ат ус­мат­ри­вая из де­ла, что он во­вле­чен был в сие по­сред­ни­че­ст­во вне­зап­но и бу­ду­чи с дет­ст­ва дру­гом Пуш­ки­на, не имел сил от­ка­зать ему в при­ня­тии про­си­мо­го уча­стия; сверх то­го при­ни­мая во ува­же­ние не­ма­ло­вре­мен­ную и усерд­ную его служ­бу и от­лич­ную нрав­ст­вен­ность, за­сви­де­тель­ст­во­ван­ную на­чаль­ст­вом, рав­но быт­ность в по­хо­дах и мно­го­крат­ных сра­же­ни­ях, по­лу­чен­ную при штур­ме кре­по­сти Браи­ло­ва ра­ну пу­лею в ле­вое пле­чо на вы­лет с раз­дроб­ле­ни­ем кос­ти и за­слу­жен­ные им храб­ро­стью зна­ки от­ли­чая, дос­та­точ­ным по­ла­га­ет: вме­нив ему Дан­за­су в на­ка­за­ние быт­ность под су­дом и аре­стом, вы­дер­жать сверх то­го под аре­стом в кре­по­сти на га­упт­вах­те два ме­ся­ца и по­сле то­го об­ра­тить по-преж­не­му на служ­бу[759].

На та­кую ад­во­кат­скую ус­лу­гу вряд ли мог бы рас­счи­ты­вать ма­ло­за­мет­ный слу­жа­ка Дан­зас, ес­ли бы его де­лом не ин­те­ре­со­ва­лись силь­ные ми­ра се­го. 18 мар­та на док­ла­де ге­не­рал-ау­ди­то­ра поя­ви­лась соб­ст­вен­но­руч­ная за­пись Его Им­пе­ра­тор­ско­го Ве­ли­че­ст­ва:

Быть по се­му, но ря­до­во­го Гек­ке­ре­на, как не рус­ско­го под­дан­но­го, вы­слать с жан­дар­мом за­гра­ни­цу, ото­брав офи­цер­ские па­тен­ты. Ни­ко­лай.

Дос­та­лось и при­ем­но­му от­цу Дан­те­са. По мно­го­чис­лен­ным до­ку­мен­там Гек­керн про­шел как че­ло­век ко­то­рый, «бу­ду­чи вхож в дом Пуш­ки­на ста­рал­ся скло­нить же­ну его к лю­бов­ным ин­три­гам с сво­им сы­ном». При­чем един­ст­вен­ным ос­но­ва­ни­ем для это­го об­ви­не­ния бы­ло од­но лишь ру­га­тель­ное пись­мо Пуш­ки­на. Ни­ка­ких след­ст­вен­ных дей­ст­вий на этот счет пред­при­ня­то не бы­ло. Вско­ре и Гек­кер­на ото­зва­ли из стра­ны без по­ло­жен­ной в та­ких слу­ча­ях про­щаль­ной ау­ди­ен­ции.

Для ца­ря эта тра­ге­дия бы­ла ча­стью удач­но ра­зы­гран­ной пар­тии. С са­мо­го на­ча­ла она не пред­став­ля­ла для не­го ни­ка­кой за­гад­ки. 4 фев­ра­ля он пи­сал ве­ли­кой гер­цо­ги­не Сак­сен-Вей­мар­ской Ма­рии Пав­лов­не:

Здесь нет ни­че­го та­ко­го лю­бо­пыт­но­го, о чем бы я мог те­бе со­об­щить. Со­бы­ти­ем дня яв­ля­ет­ся тра­ги­че­ская смерть пре­сло­ву­то­го (trop fameux) Пуш­ки­на, уби­то­го на ду­эли не­ким, чья ви­на бы­ла в том, что он, в чис­ле мно­гих дру­гих, на­хо­дил же­ну Пуш­ки­на пре­крас­ной, при том что она не бы­ла ре­ши­тель­но ни в чем ви­но­ва­та.

Пуш­кин был дру­го­го мне­ния и ос­кор­бил сво­его про­тив­ни­ка столь не­дос­той­ным об­разом, что ни­ка­кой иной ис­ход де­ла был не­воз­мо­жен. По край­ней ме­ре он умер хри­стиа­ни­ном. Эта ис­то­рия на­де­ла­ла мно­го шу­ма, а так как лю­ди все­гда лю­ди, ис­ти­на, с ко­то­рой ты не бу­дешь спо­рить, раз­мыш­ле­ние весь­ма глу­бо­кое, то бол­та­ли мно­го; а я слу­шал - за­ня­тие, иду­щее впрок то­му, кто уме­ет слу­шать. Вот един­ст­вен­ное при­ме­ча­тель­ное про­ис­ше­ст­вие[760].

Су­деб­ное раз­би­ра­тель­ст­во бы­ло ни­чем иным, как доз­во­ле­ние под­дан­ным фор­маль­но «по­бол­тать» и «по­спо­рить». Царь на­блю­дал за про­ис­хо­дя­щим «впрок», с вы­со­ко­ме­ри­ем не­бо­жи­те­ля, об­ла­даю­ще­го ис­ти­ной. Су­дьи те­ря­лись в до­гад­ках, а он уже за­ра­нее знал ис­ход де­ла и пред­вку­шал раз­вяз­ку. При этом он уме­ло дер­жал пау­зу – ли­це­дей­ст­во­вал так, что да­же род­ная дочь об­ма­ны­ва­лась в его под­лин­ных чув­ст­вах:

Воз­дух был за­ря­жен гро­зой. Хо­ди­ли ано­ним­ные пись­ма, об­ви­няю­щие кра­са­ви­цу Пуш­ки­ну, же­ну по­эта, в том, что она по­зво­ля­ет Дан­те­су уха­жи­вать за ней. Нег­ри­тян­ская кровь Пуш­ки­на вски­пе­ла. Па­па, ко­то­рый про­яв­лял к не­му ин­те­рес, как к сла­ве Рос­сии, и же­лал до­б­ра его же­не, столь же доб­рой, как и кра­си­вой, при­ло­жил все уси­лия к то­му, что­бы его ус­по­ко­ить. Бен­кен­дор­фу бы­ло по­ру­че­но пред­при­нять по­ис­ки ав­то­ра пи­сем. Дру­зья на­шли толь­ко од­но сред­ст­во, что­бы обез­о­ру­жить по­доз­ре­ния. Дан­тес дол­жен был же­нить­ся на млад­шей се­ст­ре г-жи Пуш­ки­ной, до­воль­но ма­ло ин­те­рес­ной осо­бе. Но бы­ло слиш­ком позд­но; раз­бу­жен­ная рев­ность не смог­ла быть от­вле­че­на. Сре­ди шес­ти тан­цо­ров на­хо­дил­ся Дан­тес! Не­сколь­ко дней спус­тя он драл­ся на ду­эли, и Пуш­кин пал смер­тель­но ра­нен­ный его ру­кой. Мож­но пред­ста­вить се­бе впе­чат­ле­ние на Па­па. Эта смерть Пуш­ки­на бы­ла со­бы­ти­ем, об­ще­ст­вен­ной ка­та­ст­ро­фой. Вся Рос­сия го­ря­чо от­не­слась к его кон­чи­не, тре­буя воз­мез­дия.[761]

Но воз­мез­дия не по­сле­до­ва­ло. Царь знал, что Дан­тес был ви­но­вен не бо­лее дру­гих свет­ских по­вес, стре­мя­щих­ся за­лезть в чью-ни­будь суп­ру­же­скую постель. Прав­да, его при­ем­ный отец не­ос­то­рож­но обнаружил увлечения само­го Ни­ко­лая. И пе­ред кем - пе­ред бра­том же­ны! Но как по­ста­вишь на­гле­ца на ме­сто, когда лю­бой шаг в этом на­прав­ле­нии оз­на­чал бы кос­вен­ное при­знание сво­ей ви­ны?! Смерть Пуш­ки­на бы­ла от­лич­ным по­во­дом для вы­дво­ре­ния Геккер­нов из стра­ны. Так что ге­не­рал-ау­ди­тор Но­ин­ский не на­прас­но тратил свое крас­но­речие!

Ано­ним­ку Гек­кер­ны не пи­са­ли - это по­ка­за­ло рас­сле­до­ва­ние Бен­кен­дор­фа, про­ве­ден­ное еще до ян­вар­ских со­бы­тий. Царь, мог пе­ре­дать све­де­ния в суд, но то­гда свет­ское мне­ние пе­ре­ки­ну­лось бы на сто­ро­ну Гек­кер­нов и их вы­дво­ре­ние ока­за­лось бы под во­про­сом. К тем же не­пред­ска­зуе­мым по­след­ст­ви­ям мог­ло при­вес­ти и по­яв­ле­ние в су­де На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны, ко­то­рая без со­мне­ния под­твер­ди­ла бы впол­не сдер­жан­ное по­ве­де­ние Дан­те­са по­сле же­нить­бы. А так, чле­ны су­да, ос­ве­дом­лен­ные о на­строе­нии дво­ра и вдох­нов­лен­ные при­сту­пом на­род­но­го воз­му­ще­ния лег­ко рас­пра­ви­лись с Гек­кер­на­ми.

Последняя мис­ти­фи­ка­ция Пушкина (Вме­сто за­клю­че­ния)

Но кто же то­гда на­пи­сал ано­ним­ный па­ск­виль - во­прос, ко­то­рым уже бо­лее сто­ле­тия за­да­ют­ся мно­гие ис­сле­до­ва­те­ли и по­чи­та­те­ли та­лан­та по­эта! Спо­соб по­яв­ле­ния это­го до­ку­мен­та, и его со­дер­жа­ние, го­во­рит о том, что ав­то­ром его не был слу­чай­ный че­ло­век. Он на­хо­дил­ся ря­дом с Пуш­ки­ным. Од­на­ко, как уже го­во­ри­лось, ни Гек­кер­ны, ни Га­га­рин, ни­кто дру­гой из близ­ких и даль­них не­доб­ро­же­ла­те­лей по­эта па­ск­виль не пи­сал.

Не­сколь­ко лет на­зад, на­ка­ну­не пе­чаль­но из­вест­ных со­бы­тий, по­тряс­ших оте­че­ст­вен­ные фи­нан­сы, один из мо­их зна­ко­мых, вла­де­лец не­боль­шо­го бу­ки­ни­сти­че­ско­го ма­га­зи­на и лю­би­тель рус­ской сло­вес­но­сти, зная, что я серь­ез­но за­ни­ма­юсь ис­то­ри­ей ли­те­ра­ту­ры 19 ве­ка, при­нес мне по­след­нее при­жиз­нен­ное из­да­ние пуш­кин­ско­го «Оне­ги­на» 1837 го­да. Са­мо по се­бе яв­ле­ние этой ми­ниа­тюр­ной кни­ги ка­за­лось чу­дом, но в ней хра­нил­ся еще и сло­жен­ный вдвое по­жел­тев­ший лис­ток, ко­то­рый осо­бен­но за­ин­те­ре­со­вал мое­го зна­ко­мо­го. В нем бы­ло на­пи­са­но: