Последняя мистификация Пушкина

У Обу­хо­ва мос­та, о судь­бах Про­мыс­ла. П. го­во­рил, что как бы он не шу­тил с судь­бой, судь­ба шу­тит злее. При­ду­мал мис­ти­фи­ка­цию - на ма­нер «ди­пло­ма ро­го­нос­ца», при­пуг­нуть при­яте­лей, ко­то­рые не ве­ри­ли, что N ле­зет к не­му в ду­шу и по­стель. Ра­зо­слал в кон­вер­тах. А все ока­за­лось прав­дой – же­на в сле­зах, при­яте­ли по­те­ря­ны. Как им ска­зать, что все шут­ка. Ме­ня он про­пус­тил, по­то­му что я че­ло­век бла­го­во­ле­ния – итак все пой­му.

Кто пи­сал эти стро­ки, и о ком шла речь? Бу­ки­нист счи­тал, что ему по­сча­ст­ли­ви­лось най­ти за­пис­ку Плет­не­ва с опи­са­ни­ем его из­вест­ной встре­чи с Пуш­ки­ным на Обу­хо­вом мос­ту. Я не смог ни ра­зу­бе­дить, ни уве­рить его. Он ушел, уно­ся свой цен­ный груз, с тем, что­бы вско­ре по­ки­нуть стра­ну, не при­нес­шей ему ком­мер­че­ско­го ус­пе­ха, а я с тех пор стал вре­ме­на­ми воз­вра­щать­ся к его до­гад­ке и за­да­вать­ся во­про­сом, воз­мож­но ли та­кое, что­бы по­эт на­пи­сал на се­бя ано­ним­ку?

Без­ус­лов­но, в са­мом яв­ле­нии ано­ним­ки не бы­ло ни­че­го ори­ги­наль­но­го. Идею мис­ти­фи­ка­ции мог­ли под­ска­зать по­эту рас­про­стра­нив­шие­ся в это вре­мя в све­те по­хо­жие ди­пло­мы, ко­то­ры­ми мо­ло­дежь за­ди­ра­ла же­на­тых муж­чин.

Мно­гое мог­ла бы про­яс­нить экс­пер­ти­за. Ка­за­лось бы, че­го про­ще взять и срав­нить по­чер­ки по­эта и ав­то­ра ано­ним­ки! Но и здесь бы­ли и ос­та­ют­ся свои серь­ез­ные труд­но­сти. Ру­ко­пи­си Пуш­ки­на ох­ра­ня­ют­ся тща­тель­ным об­ра­зом. Что­бы по­лу­чить их в ра­бо­ту, а тем бо­лее для пе­ре­да­чи на экс­пер­ти­зу, на­до предъ­я­вить вес­кие ос­но­ва­ния, убе­дить со­труд­ни­ков Пуш­кин­ско­го до­ма в про­ду­ман­но­сти та­ко­го ша­га, пре­одо­леть инер­цию мыш­ле­ния – ведь речь идет все же об об­ви­не­нии по­эта. Здесь дву­мя сло­ва­ми не обой­дешь­ся - нуж­на це­лая кни­га, а, воз­мож­но, и апел­ля­ция к об­ще­ст­вен­но­му мне­нию.

Но и это еще не все: по­тре­бу­ет­ся при­вле­че­ние ве­ду­щих спе­циа­ли­стов раз­ных го­су­дар­ст­вен­ных и ча­ст­ных ин­сти­ту­тов. Од­но­му че­ло­ве­ку та­кое де­ло не оси­лить. Хо­ро­шо из­вест­но, чем за­кан­чи­ва­ют­ся ча­ст­ные рас­сле­до­ва­ния - взять хо­тя бы «экс­пер­ти­зу» Ще­го­ле­ва. Ко­гда че­го-то очень хо­чет­ся, не­воль­но идешь на уп­ро­ще­ния и под­та­сов­ку фак­тов. Пусть спе­ци­аль­ным ана­ли­зом за­ни­ма­ют­ся све­жие го­ло­вы!

А для на­ча­ла об­ра­тим­ся к ре­зуль­та­там по­след­не­го ис­сле­до­ва­ния, про­ве­ден­но­го Все­со­юз­ным на­уч­но-ис­сле­до­ва­тель­ским ин­сти­ту­том су­деб­ных экс­пер­тиз.

В нем со­дер­жат­ся до­воль­но не­ожи­дан­ные и осо­бен­но ин­те­рес­ные для на­ше­го слу­чая за­ме­ча­ния - в ча­ст­но­сти, в нем ут­вер­жда­ет­ся, что оба со­хра­нив­шие­ся ди­пло­ма, в том чис­ле и ад­рес, на­пи­са­ны бы­ли од­ним ли­цом, че­ло­ве­ком свет­ско­го кру­га, но не фран­цу­зом, кро­ме то­го, со­ста­ви­те­лем и ис­пол­ни­те­лем «ди­пло­ма», ве­ро­ят­нее все­го, был один и тот же че­ло­век.

Все это очень под­хо­дит Пуш­ки­ну: он был свет­ским че­ло­ве­ком, хо­ро­шо знав­шим фран­цуз­ский язык и спо­соб­ным из-за нев­ни­ма­тель­но­сти до­пус­кать ошиб­ки. И рос­черк в кон­це обо­их ко­пий - в ка­ж­дом из них раз­ный - лю­би­мый пуш­кин­ский спо­соб за­вер­шать ру­ко­пись. И уж ес­ли сле­до­вать этой мыс­ли, то толь­ко по­эту из все­го кру­га по­доз­ре­вае­мых лиц бы­ло безо­пас­но вы­сту­пать од­но­вре­мен­но и со­ста­ви­те­лем и рас­про­стра­ни­те­лем это­го скан­даль­но­го документа!

Как же мог­ла ра­бо­тать мысль Пуш­ки­на? Ре­шил ли он про­сто раз­ве­се­лить дру­зей сво­ей «на­ход­кой» или на­ме­рен­но го­то­вил им ис­пы­та­ние - ведь ин­те­рес­но же по­на­блю­дать за по­ве­де­ни­ем «бла­го­на­ме­рен­ных» Вя­зем­ских и Ка­рам­зи­ных в ще­кот­ли­вой си­туа­ции - во­прос, ко­то­ро­му, ве­ро­ят­но, су­ж­де­но ос­тать­ся без от­ве­та? Яс­но од­но, что для Пуш­ки­на, на­хо­див­ше­го­ся в слож­ном дву­смыс­лен­ном по­ло­же­нии, шут­ка, да­же столь со­мни­тель­ная и тя­же­ло­вес­ная, мог­ла по­слу­жить свое­об­раз­ной от­ду­ши­ной и по­во­дом для от­кро­вен­но­го объ­яс­не­ния с друзь­я­ми, ко­то­рые ста­ра­тель­но де­ла­ли вид, что ни­че­го осо­бен­но­го с по­этом не про­ис­хо­дит.

Пуш­кин, ко­неч­но, го­во­рил им о сво­их фи­нан­со­вых за­труд­не­ни­ях, о том, что не­боль­шое жа­ло­ва­ние не по­зво­ля­ет ему со­сре­до­то­чить­ся на на­пи­са­нии од­ной «Ис­то­рии Пет­ра», и в то же вре­мя ис­то­ри­че­ские за­ня­тия ме­ша­ют до­ход­но­му ли­те­ра­тур­но­му тру­ду. Но дру­зья Пуш­ки­на зна­ли и че­ло­ве­че­ские сла­бо­сти по­эта. Ве­ро­ят­но, они со­ве­то­ва­ли ему вес­ти се­бя скром­нее, ис­пол­нять при­двор­ные обя­зан­но­сти и тем до­би­вать­ся ми­ло­стей от ца­ря, в том чис­ле и ма­те­ри­аль­ных. Од­на­ко, у по­доб­но­го сми­ре­ния бы­ла и обо­рот­ная сто­ро­на, о ко­то­рой дру­зья пред­по­чи­та­ли умал­чи­вать - вряд ли царь, до­бив­шись по­кор­но­сти по­эта, удер­жал­ся бы от со­блаз­на за­лезть к не­му в по­стель!

Пуш­ки­на бес­по­кои­ла по­доб­ная «пер­спек­ти­ва». Об этом он го­во­рил На­що­ки­ну, ут­вер­ждая, «что царь, как офи­це­риш­ка, уха­жи­ва­ет за его же­ною…».[762] И сам Ни­ко­лай в бе­се­де с Кор­фом вспо­ми­нал по­доб­ные сло­ва поэта:

…при­зна­юсь от­кро­вен­но, я и вас са­мих по­доз­ре­вал в уха­жи­ва­нии за мо­ей же­ною[763].

Кро­ме то­го, су­ще­ст­во­ва­ла опас­ность и дру­го­го ро­да, се­го­дня поч­ти не­воз­мож­ная. Де­ло в том, что вни­ма­ние ца­ря к за­муж­ней жен­щи­не в те вре­ме­на не толь­ко не осу­ж­да­лось, а, на­обо­рот, вос­при­ни­ма­лось об­ще­ст­вом и суп­ру­го­м избран­ницы как, сво­его ро­да, «на­гра­да», су­ля­щая им ско­рую карь­е­ру и по­чести, а се­мье про­цве­та­ние:

Осо­ба, при­влек­шая вни­ма­ние бо­же­ст­ва, по­па­да­ет под на­блю­де­ние, под над­зор. Пре­ду­пре­ж­да­ют суп­ру­га, ес­ли она за­му­жем; ро­ди­те­лей, ес­ли она де­вуш­ка, - о чес­ти, ко­то­рая им вы­па­ла. Нет при­ме­ров, что­бы это от­ли­чие бы­ло при­ня­то ина­че, как с изъ­яв­ле­ни­ем поч­ти­тель­ней­шей при­зна­тель­но­сти. Рав­ным об­ра­зом нет еще при­ме­ров, что­бы обес­че­щен­ные му­жья или от­цы не из­вле­ка­ли при­бы­ли из сво­его бес­че­стья[764].

Как это ни стран­но про­зву­чит се­го­дня, но «на­мек на ца­ря», со­дер­жа­щий­ся в ано­ним­ке, нис­коль­ко не уни­жал дос­то­ин­ст­ва по­эта, как свет­ско­го че­ло­ве­ка. Скла­ды­ва­лась па­ра­док­саль­ная си­туа­ция - па­ск­ви­лянт, ес­ли пред­по­ло­жить, что он был по­сто­рон­ним ли­цом, при­над­ле­жав­шим свет­ско­му об­ще­ст­ву - о чем го­во­рит зна­ние им фран­цуз­ско­го язы­ка - во­все не стре­мил­ся оби­деть по­эта. Самое боль­шее, че­го он мог дос­тиг­нуть – это по­те­шить се­бя иро­ни­ей. Не слу­чай­но, в об­ще­ст­ве счи­та­ли, что ано­ним­ка пря­мо или кос­вен­но ука­зы­ва­ла на фи­гу­ру Дан­те­са, по­сколь­ку в про­тив­ном слу­чае по­ве­де­ние по­эта не име­ло объяс­не­ния. Ни­кто да­же не упо­ми­нал име­ни Ни­ко­лая – главного «фигуранта» пасквиля – и не толь­ко по не­зна­нию ее под­лин­но­го текста, но и по­то­му, что в го­ло­ву не при­хо­ди­ла мысль, буд­то Пуш­кин мо­жет оби­деться на это.

Ко­неч­но, по­эту оди­на­ко­во бы­ла про­тив­на мысль о вен­це­нос­ном и ка­ва­лер­гард­ском «вни­ма­нии». Он не ис­кал се­бе за­мес­ти­те­ля (ко­адъ­ю­то­ра - А.Л.) в чем бы то ни бы­ло. Но над «цар­ской ми­ло­стью», дей­ст­ви­тель­но, мож­но бы­ло иро­ни­зи­ро­вать, как иро­ни­зи­ру­ет лю­бой че­ло­век дос­тиг­ший вер­ши­ны, ко­то­рая мно­гим ка­жет­ся пре­де­лом меч­та­ний и ме­стом не­ве­ро­ят­ных удо­воль­ст­вий, а на са­мом де­ле ока­зы­ва­ет­ся тонкой иг­лой, на­пол­нен­ной опас­ным ядом.

Мы при­вык­ли вос­при­ни­мать ди­плом не толь­ко, как ору­дие ин­три­ги, на­прав­лен­ной про­тив по­эта, но и как един­ст­вен­ный до­ку­мент, бе­зо­го­во­роч­но оп­рав­ды­ваю­щий смер­тель­ный вы­бор Пуш­ки­на. Ли­шить­ся та­ко­го до­ку­мен­та нам ка­жет­ся не­воз­мож­ным. Пи­сать ано­ним­ку на са­мо­го се­бя - за­ня­тие, хоть и не глу­пое, но все же не­бла­го­вид­ное.

Ме­ж­ду тем Пуш­кин, ес­ли и пи­сал, то во­все не ано­ним­ку, а пол­ный иро­нии «шу­тов­ской ди­плом» и рас­про­стра­нял его не сре­ди не­зна­ко­мых лю­дей, а в дру­же­ском кру­гу. А, зна­чит, для скан­да­ла этот до­ку­мент не пред­на­зна­чал­ся. Во вся­ком слу­чае, на­ли­чие двух имен в «па­ск­ви­ле» - На­рыш­ки­на и Бор­ха - за­став­ля­ет так ду­мать.