Неизвестные байки старого Петербурга

В России всегда было и есть место Бендеру. Остапы с удовольствием ввязываются в какое-нибудь невероятное предприятие, создают фирмы по оказанию нетривиальных услуг, с треском проваливаются и начинают заново. Вот и сто лет назад в Петербурге проживал один такой человек. Нигде официально не работал, наследства не имел, а жил весьма прилично. Снимал меблированные комнаты на Невском проспекте, посещал рестораны, карточные клубы, водил знакомства, требующие денежных затрат. Никто толком не знал, чем он занимается. Однако, судя по людским очередям на лестнице, было очевидно, что этот господин имеет свое хорошо поставленное дело. На вид клиентура его состояла преимущественно из простого люда, работающего в Питере по найму в качестве прислуги, посыльных, извозчиков и т. д. Лишь по чистой случайности выяснился род его занятий. Как-то зашел к нему без предупреждения знакомый и обнаружил на лестнице десяток возмущенных людей. Тут-то незваный гость и узнал, что его приятель является поэтом весьма оригинального жанра — промышляет тем, что пишет на заказ письма в «стишках». Как ему объяснила одна разговорчивая горничная, в последнее время появилась мода посылать рифмованные письма, поэтому простой люд с удовольствием прибегает к таким услугам, чтобы отправить послание в стихах на родину к родным. Берет «поэт» дорого: 40 копеек за письмо, но больно складно и с чувством сочиняет. Правда, вот незадача, пьет уже неделю по-черному, и даже неискушенные заказчики стали замечать некоторый кризис жанра. Если раньше было все больше:

— то последний шедевр звучал примерно так:

А последние два дня и вовсе перестал брать заказы, говорит, что хотя «памятник нерукотворный» уже себе воздвиг, но он человек творческий и собирается менять какое-то амплуа.

Действительно, спустя пару недель бывший поэт появился у одного известного антрепренера. Представился ему как путешественник, который пришел пешком из Лиссабона и готов по этому случаю показывать себя публике и читать лекции о своих странствиях. Но тут ему не повезло — идея рассказов о путешествиях оказалась не новой. На данной ниве у него уже было два конкурента, один пришел пешком из Парижа, а другой из — Трансвааля. И несколько дней назад власти их арестовали по указанию того же антрепренера, который удивился, что ни один из «путешественников» не говорит ни на каком другом языке, кроме как на русском. Полиция раскрыла фальсификацию, эти два «пешехода» оказались родом из Бердичева и приехали в Питер на поезде. Несостоявшегося лектора постигла та же участь, он попал в участок. Дальше след его теряется, но ходил слух, что поиски себя привели его в Москву.

В конце позапрошлого века каждый год петербургские художники проводили традиционные весенние вернисажи. Незадолго до одного из таких показов случилось некому жанристу Веселовскому попасть в историю, в результате которой пострадал не только он сам, но и многие столичные рисовальщики.

Готовясь к выставке, Веселовский работал над полотном, где, по замыслу, на лесной поляне была изображена божественная во всех отношениях женщина. «Лесную нимфу» он писал с известной, почитавшейся в своих кругах за царицу, натурщицы. Уже в процессе создания картины художник решил запечатлеть лишь ее грациозное тело, а лицо для нимфы «позаимствовать» у другой, более юной и миловидной девушки. Предвидя возможную негативную реакцию «обезглавленной» модели, Веселовский попытался сохранить свои действия в тайне. Но когда «заслуженная» натурщица зашла к художнику за гонораром и случайно увидела «комбинированную нимфу», то, естественно, подобный анатомический коллаж поверг ее в неописуемую ярость. Униженная, она, однако, взяла себя в руки, затем прошлась по мастерской, похвалила уже готовые к выставке полотна и с достоинством удалилась. Ожидавший бурной сцены Веселовский слишком рано посчитал инцидент исчерпанным, но он даже не мог себе представить, на какую изощренную месть способна оскорбленная женщина.

Спустя несколько недель, на открытии долгожданной выставки, пришла его очередь испытать мощное потрясение: со стен выставочного зала на него смотрели, в различных интерпретациях, несколько его собственных картин. На них, помимо сюжетной линии, до мельчайших подробностей была повторена и вся трактовка: расположение объектов, освещение и т. д. Оказалось, что злопамятная обладательница туловища нимфы сумела выгодно «пристроить» знакомые ей веселовские идеи желающим подшутить над коллегой художникам.

Однако эта месть в конечном счете нанесла урон не только живописцу, но и всем натурщицам города. С приближением следующего выставочного сезона немногочисленная бригада петербургских моделей оказалась без работы. Поскольку не только жертва розыгрыша Веселовский, опасаясь диверсий, не желал более обращаться к натурщицам, но и остальные художники по той же причине боялись посвящать в свои творческие планы посторонних.

Когда б вы знали, из какого сора… вытаскивались в Петербурге шедевры. Самым «рыбным» местом для коллекционеров позапрошлого века были многочисленные лавки старьевщиков, посещать которые не гнушались и весьма состоятельные люди.

Так, на Апраксином дворе имелась лавчонка у некоего Вавилушки. Предприятие, надо сказать, было весьма доходным. Хозяин лавки катался по российским губерниям и скупал за гроши у помещиков весь хлам, что годами у них лежал на чердаках. Девиз у Вавилушки был прост: «Нет той дряни, на которую в Петербурге не нашлось бы охотника». И действительно, продавалось все, да с таким барышом, что капитал старьевщик нажил себе приличный.

Как-то в лавку к Вавилушке заглянул некий седой господин в очках в серебряной оправе. Осмотрев богатства, начал он рыться в только-только привезенной старьевщиком куче рваных масляных картин. Вытащил одну и поинтересовался ценой. Продавец, не будь дурак, сличил пришельца с портретом в одной из книг и определил, что перед ним известный на ту пору литератор Николай Иванович Греч.

— Уж не обессудьте, Николай Иванович, — попросил Вавилушка, — картинку эту я разыскал в старом хламе в поместье генерала Чагина, что в Новгородской губернии. Цена ей не больше красненькой, вам отдам за две. Только Вы уж не обидьте: если вещь окажется стоящей, принесите еще рубликов пятьдесят.

На том и порешили, Греч заплатил двадцатку и унес полотно к себе домой. Там он картину почистил и обнаружил на ней три буквы — «Rem». «Господи, неужели Рембрандт», — подумал Греч и поспешил к своему товарищу, академику Бруни. Тот более тщательно очистил полотно, и оказалось, что перед ними действительно картина великого художника, изображающая старуху-монахиню в кресле в коричневом платье и черном чепчике. Рядом с монахиней — девочка, которую старушка учит читать.

На следующий день Греч вновь появился у Вавилушки и отдал ему пять червонцев. Узнав, что за 70 рублей он продал Рембрандта, старьевщик впал в горестное настроение. Уж как он просил продать ему картину обратно! Предлагал и 500 рублей, и даже тысячу, но Греч, конечно, не согласился. Буквально через несколько дней он продал картину за две с половиной тысячи богачу Савве Яковлеву.