Печальные тропики

Когда я прибыл в Кежару, ее только что посетила смерть, к сожалению, речь шла о человеке, умершем вдалеке, в другой деревне. Поэтому я не увидел двойного погребения, которое заключается в том, что труп сначала кладут в яму, покрытую ветками и вырытую в центре деревни. Он лежит в ней, пока не начнет разлагаться плоть, затем костные останки моют в реке, разрисовывают и украшают мозаикой из наклеенных перьев и, наконец, кладут в корзину и погружают на дно озера или реки. Все остальные церемонии, на которых я присутствовал, протекали в соответствии с традицией, включая ритуальные скарификации родственников на том месте, где должна быть вырыта временная могила. Другая неудача заключалась в том, что коллективная охота состоялась то ли накануне, то ли в день моего приезда — неизвестно, ясно одно — охотники ничего не убили. Для погребальных танцев использовали старую шкуру ягуара. Я даже подозреваю, что наш ирара был так живо присвоен индейцами, чтобы восполнить недостающую дичь. Мне никогда в этом не признавались, и это жаль: если дело обстояло именно так, тогда я мог бы претендовать на роль уиаддо, главы охоты, представлявшего душу покойного. От его семьи я получил бы нарукавную повязку из человеческих волос и поари — мистический кларнет, сделанный из маленького, обклеенного перьями кале-баса, служащего раструбом для бамбукового язычка; он звучит над добычей, а потом его привязывают к шкуре. Я бы поделил, как это предписано, мясо, кожу, зубы, когти между родственниками покойного, которые дали бы мне в обмен церемониальные лук и стрелы, еще один кларнет, в память о моих обязанностях, и бусы из кружочков раковин. Безусловно, мне тоже пришлось бы покраситься черной краской, чтобы меня не узнала та злокозненная душа, что была виновна в смерти человека. По правилу мори, она обязана воплотиться в дичь, которую убивают охотники. Таким образом она жертвует собой, компенсируя нанесенный ею ущерб, но полна мстительной ненависти к своему палачу. Ибо в каком-то смысле эта смертоносная натура является человеческой. Она действует с помощью особой категории душ, которые зависят непосредственно от нее, а не от общества. Выше было упомянуто, что я жил в хижине вместе с колдуном.

Бари составляют особую категорию человеческих существ, которые не принадлежат полностью ни к физической вселенной, ни к социальному миру; их роль заключается в установлении посредничества между обоими царствами. Возможно — но не точно, — что все они родились на половине тугаре. Так обстояло дело с моим колдуном, поскольку наша хижина была чера и он жил, как и положено, у своей жены.

Колдуном становятся по призванию, а нередко и после того, как человек заключает соглашение с членами очень сложной общности. Она состоит из злокозненных или попросту опасных духов, частично небесных (и тогда оказывающих влияние на астрономические и метеорологические явления), частично подземных, а частично относящихся к животному царству. Эти существа, число которых постоянно растет за счет душ умерших колдунов, ответственны за движение светил, за ветер, дождь, за болезнь и смерть. Это герои рассказов, выступающие в разнообразных и ужасающих видах: мохнатые, с продырявленными головами, откуда выходит табачный дым, когда они курят; воздушные чудовища, которые испускают дождь из глаз и ноздрей, или с непомерно длинными волосами и ногтями; об одной ноге с большим животом и с телом летучей мыши, покрытым пухом.

Бари — личность антиобщественная. Благодаря личной связи с одним или несколькими духами он получает привилегии: сверхъестественную помощь, когда в одиночку отправляется на охоту, способность превращаться в зверя, дар пророчества; он знает секреты болезней. Убитую на охоте дичь, первый собранный урожай не полагается есть, пока бари не получит свою долю. Она составляет то мори, которое живые должны принести духам мертвых. Таким образом, она играет в системе роль симметричную и противоположную роли погребальной охоты, о которой я говорил. Однако бари тоже подвластен одному или нескольким духам-хранителям. Они используют его для перевоплощения и тогда бари, оседланный духом, впадает в транс и конвульсии. В обмен на свое покровительство дух ни на минуту не упускает бари из поля зрения; именно он является истинным владельцем не только имущества, но и самого тела колдуна. А тот отдает духу отчет за поломанные им стрелы, попорченную посуду, за обрезки своих ногтей и волос. Их нельзя уничтожать или выбрасывать, и бари тащит за собой эти обломки своей прошедшей жизни. Старая юридическая поговорка — мертвый хватает живого — получает здесь ужасный и неожиданный смысл. Связь между колдуном и духом такая тесная, что в конечном счете никогда неизвестно, кто же из двух партнеров по договору является хозяином, а кто слугой.

Из сказанного видно, что для бороро физическая вселенная слагается из сложной иерархии индивидуализированных сил. Если их личная природа обозначена четко, то не так обстоит дело с другими их свойствами, ибо эти силы одновременно являются и предметами и существами, живыми и мертвыми. В обществе колдуны образуют то звено, которое связывает людей с этой таинственной вселенной злокозненных душ, одновременно живых созданий и предметов.

По сравнению с физической вселенной социальный мир имеет совершенно иные особенности. Души обычных людей, то есть не колдунов, наоборот, теряют свое личное тождество и существуют как общество. На деле это общество двойственно, поскольку души распределяются после похорон между двумя деревнями, одна из которых лежит на Востоке, а другая — на Западе. Их держат под надзором соответственно два великих обожествленных героя пантеона бороро: на западе — старший, Бакороро, а на востоке — младший, Итуборе. Заметим, что линия, проходящая с востока на запад, соответствует течению Риу-Вермелью. Возможно, поэтому существует пока что неясная связь между двойственностью деревень мертвых и разделением деревни на половину в низовье и половину в верховье реки.

Итак, бари посредничает между человеческим обществом и душами злокозненными, индивидуальными и космическими (мы видели, что души умерших бари являются всем этим одновременно). Но существует еще один посредник, который ведает отношениями между обществом живых и обществом мертвых, причем последнее общество — доброжелательно, коллективно и антропоморфно. Это «Хозяин дороги душ». Его отличают от бари прямо противоположные свойства. Впрочем, оба они, видимо, боятся и ненавидят друг друга. «Хозяин дороги» не пользуется правом на подношения, но он обязан строго соблюдать правила: не есть определенную пищу, быть скромным в одежде. Ему запрещено носить украшения, одежды ярких цветов. С другой стороны, между ним и душами не существует соглашения: те постоянно находятся при нем и в некотором роде имманентны ему. Они не завладевают им во время трансов, они являются ему в снах; если иногда он их вызывает, то исключительно для чьего-то блага. Если бари предвидит болезнь или смерть, «Хозяин дороги» ухаживает за больным и лечит его. Впрочем, говорят, что бари — выражение физической необходимости — охотно берет на себя подтверждение своих предсказаний, приканчивая больных, которые медлят с выполнением его мрачных пророчеств.

Следует, однако, непременно отметить, что представление бороро о жизни и смерти не соответствует нашему. Однажды, показав мне женщину, сгорающую от лихорадки в углу хижины, ее назвали мертвой, подразумевая, конечно, под этим, что дни ее сочтены. В конце концов этот взгляд вполне похож на манеру военных соединять в одном слове «потери» одновременно убитых и раненых. С точки зрения непосредственной эффективности это одно и то же, хотя, с точки зрения раненого, его положение по сравнению с погибшим имеет определенное преимущество.

Наконец, хотя «Хозяин» и может наподобие бари превращаться в зверя, он никогда не становится ягуаром, пожирателем людей, то есть вымогателем мори мертвых у живых. Он посвящает себя животным, дающим пропитание: попугаю-арара, собирающему плоды, орлу-гарпии, ловящему рыбу, или тапиру, мясом которых будет питаться племя. Бари одержим духами, «Хозяин дороги» жертвует собой ради спасения людей. Даже откровение, которое призывает его к выполнению его миссии, тягостно. Сначала избранник узнает сам себя по сопровождающему его зловонию, безусловно напоминающему смрад, который наполняет деревню недели напролет, когда после смерти труп погребают во временной неглубокой могиле посреди площади для священных танцев. Оно связывается с мифическим существом — айже, чудовищем из водных глубин, отталкивающим, зловонным и нежным, которое является посвященному и ласкает его. Во время похорон эту сцену изображают намазавшие себя грязью юноши, сжимающие в объятиях переодетого соплеменника, который воплощает молодую душу. Индейцы достаточно конкретно представляют себе айже и могут нарисовать его. Такое же название они дают ромбам, которые гулом возвещают о появлении этого животного и подражают его крику.