Живые и мёртвые

Такой «субъективный» подход к определению класса, разумеется, полностью противоречил господствовавшим в то время в социологии попыткам определения класса через объективные, в том числе количественно измеримые показатели; в частности, он в корне отличался от марксистского понимания классов. Нелишне будет отметить, что вопрос о природе реальности классов — всего лишь частный случай вопроса о природе социокультурной реальности вообще. Для Уорнера институт классов представляет собой, так сказать, систему взаимного субъективного признания членами сообщества своего соотносительного положения в иерархии господства и подчинения, которая проявляется в поведении индивидов, актуально выражающем такие иерархические различия. И до статочно любопытно, что здесь подход Уорнера к определению природы социальной реальности очень близок к «понимающему» подходу М. Вебера, в котором реальность институтов, союзов, групп и т. п. определялась через субъективно осмысленную ориентацию индивидов на их значимость в своем поведении [333], а также (если несколько переставить акценты) к знаменитой формуле У. Томаса «реально то, что реально по своим последствиям».

Странно встретить такой подход у «натуралиста». Тем более удивительно, что такой подход уходит своими корнями не в идеи М. Вебера, а в теоретические воззрения А. Радклифф-Брауна, еще одного признанного «натуралиста», последняя работа которого так прямо и называлась: «Естественная наука об обществе». Радклифф-Браун, поставив в центр своей теоретической парадигмы понятие социальной структуры как сети социальных отношений, неоднократно подчеркивал, что социальное отношение всегда включает в себя ожидание того, что участники отношения будут придерживаться определенных правил поведения. Такое ожидание он называл институтом, указывая, что его реальность эмпирически конституируется эмпирическими актами реального соблюдения заключенных в нем правил и актами вербального их признания большинством членов сообщества [334]. Учитывая огромное влияние Радклифф-Брауна на Уорнера, необходимо признать, что «субъективный» подход Уорнера к истолкованию института классов — не эклектическое привнесение элементов «понимающей социологии», а органическая часть того реляционного анализа, который они отстаивали. И это никак не вписывается в привычное нам грубое и упрощенное понимание «натурализма».

Реакция социологического сообщества на эту новацию Уорнера было неоднозначной. С одной стороны, многие социологи (в том числе Ч. Р. Миллс) выразили свое решительное несогласие с ней, аргументируя это тем, что его модель не учитывает динамики западного общества, совершенно статична, неисторична, игнорирует фактор власти, да и вообще имеет очень малую теоретическую ценность [335]. С другой стороны, в 60-е годы уорнеровская парадигма классовой стратификации получила наибольшую известность и самое широкое применение. Впрочем, популярность его «субъективного» подхода продержалась недолго. Показательный факт: если в первом издании влиятельной хрестоматии по социальной стратификации под редакцией Р. Бендикса и С. Липсета (1953) была помещена большая статья Р. Корнхаузер об уорнеровском подходе, то во втором издании (1966) ее уже не было, а отдельные ссылки на Уорнера в статьях носили преимущественно негативный характер [336]. И хотя новации Уорнера прочно вошли в исследования классовой стратификации, по мере развития новых подходов к теории стратификации и усложнения методов исследования идеи Уорнера все более отходили на задний план. Некоторый новый всплеск интереса к его идеям наблюдался в первой половине 70-х годов, когда было предпринято переиздание «Янки-Сити». Как бы то ни было, но знаменитая 6-уровневая модель классовой стратификации вошла в историю без имени своего создателя. И если исследователи, принимавшие участие в жарких дискуссиях 50-60-х годов или наблюдавшие за ними, прекрасно знали, кто эту модель ввел, то сегодня многие об этом, по-видимому, даже не подозревают. История отсеивает несущественное, и здесь несущественным оказалось имя Уорнера. В данном случае поражает, как быстро наступает забвение.

Значимость исследования Янки-Сити

Говоря об исследовании Янки-Сити, нельзя не упомянуть и о некоторых других новациях Уорнера.

Во-первых, в качестве, так сказать, побочного следствия изучения классов и их связи с ценностными системами Уорнер внес важные дополнения и уточнения в теорию праздного класса и демонстративного потребления Т. Веблена [337]. В частности, было развито понятие социальной дистанции, в связи с чем отмечалось, что наибольшей склонностью к поддержанию такой дистанции обладает высший класс, окружающий свой символический и ценностный мир труднопроницаемыми границами (через создание закрытых ассоциаций и клубов, закрытых элитных учебных заведений, избирательность в выборе места жительства, соседства, дружеских связей, супругов и т. д.), часто переходящими в границы территориально-географические (элитные районы проживания, ограждения вокруг дома, обособленные компактные участки захоронения на кладбище и т. п.).

Во-вторых, в ходе исследования Янки-Сити было проведено важное различение родительской, или ориентационной семьи (членство в которой определяется фактом рождения) и репродуктивной семьи (членство в которой устанавливается заключением брака).

В-третьих, в томе «Социальная система современного предприятия» впервые был предпринят социально-антропологический анализ забастовки, продемонстрировавший способность структурно-функционального подхода работать с динамическими процессами и конфликтами. Кроме того, эта книга стала подробнейшим «case-study» рождения профсоюзной организации на американском предприятии.

И наконец, в книге «Живые и мертвые» был развит новаторский подход к изучению символизма и ритуала в современном обществе. Но об этом позже.

Исследование сообщества Янки-Сити дало мощный толчок проведению аналогичных исследований в других сообществах. Сам Уорнер тоже продолжал начатое дело, результатом чего стала уже упоминавшаяся работа «Демократия в Джоунсвилле» (1949), посвященная проблемам равенства и неравенства в современной Америке. Между тем, исследование Янки-Сити «было и остается самым всеобъемлющим исследованием такого рода, когда-либо предпринимавшимся в американском сообществе» [338]. И, по-видимому, оно так и будет стоять особняком, как памятник неповторимому научному подвигу, несмотря на то, что, по замыслу Уорнера, такого рода исследования должны были быть проведены в «тысячах» сообществ и стать начальным этапом, предваряющим последующий сравнительный анализ.

Говорить о неповторимости этого исследования можно по нескольким причинам. Во-первых, у него была одна очевидно слабая сторона. Такого рода исследование слишком трудоемко (достаточно вспомнить один только поголовный опрос с целью определения классовой структуры) и в более крупных сообществах просто практически неосуществимо. Не говоря уже о том, что в быстро изменяющейся социальной среде сами сроки проведения подобного исследования (в Янки-Сити оно заняло более пяти лет) неадекватны. И наконец, в условиях, когда облик современного общества уже не определяется такими маленькими поселениями, такая работа попросту бессмысленна, если только не является самоцелью.

Во-вторых, даже если бы — в принципе — существовала возможность для реализации уорнеровского дальнего замысла и гуманитарии бросили бы все силы на исследования сообществ, то гипотетическое итоговое сравнение все равно бы не состоялось, хотя бы потому, что уорнеровский опыт ясно и наглядно показал: такое масштабное исследование никак не может быть строго стандартизированным и выходит на грань неповторимого искусства. Обобщение столь колоссального эмпирического материала постоянно требует изобретательности, и плоды ее не всегда убедительны и доказательны. Далеко не все теоретические формулировки в книгах серии «Янки-