Живые и мёртвые

Уильям Уорнер

Живые и мертвые

Часть I

Политическая борьба и символический обычай

Введение

Еще с самых первых исследований природы примитивных и цивилизованных коллективов социальные антропологи и социологи занимались изучением значений и функций символической жизни человека. Интерпретация коллективных представлений австралийского тотемизма Эмилем Дюркгеймом, трактовка символического значения дохристианских языческих религий в книге сэра Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», исследование Малиновского о значении и функциях экономических ритуалов тробрианцев, работы Сепира о мировых языках — вот лишь немногие из достойных упоминания примеров.

Для нашего исследования символы, в широком смысле, можно определить как «вещи, обозначающие или выражающие что-то другое». Будучи знаками и указывая на значения, они включают в себя существенную часть нашего культурного багажа, в том числе слова и значения языка, изображения, звуки и жесты изящных искусств, верования, представления и ритуалы религии, а также большую долю того, что сообщается словом и действием в нашем повседневном существовании. Все знаки и их значения (например, слова), понятийно или экспрессивно отсылающие к чему-то, находящемуся за пределами знака как такового, являются символами. Символы это заместители всех известных реальных и воображаемых действий, вещей и связей между ними. Они обозначают и выражают чувства и представления о людях и их действиях, о мире и о том, что в нем происходит. То, что они обозначают, может существовать или не существовать, может быть или не быть истинным, ибо то, что они выражают, может быть всего лишь чувством, иллюзией, мифом или ложно истолкованным смутным ощущением. С другой стороны, обозначаемое ими может быть настолько же реальным и объективно поддающимся проверке, как и действительное существование Гибралтарской скалы. (В значительной части этот и следующий абзацы повторяются и получают дальнейшее развитие в главе 15.)

Непременными компонентами символа являются знак и его значение; первый обычно представляет собой внешнюю воспринимаемую форму, культурно идентифицируемую и узнаваемую, второй — интерпретацию данного знака, обычно состоящую из представлений о том, что интерпретируется, а также позитивных и негативных ценностей и чувств, «группирующихся» вокруг этого знака. Значение знака может либо отсылать к другим объектам, либо выражать и пробуждать чувства. Ценности и чувства могут либо относиться к внутреннему миру человека, либо проецироваться вовне, на находящиеся за его пределами социальный и природный миры.

В настоящем томе исследуются значения и функции некоторых символов современной Америки. Это результат полевого исследования наших политических и исторических символов, символов элиты и обывателя, символов живых и мертвых, церковных и светских праздников, а также «мифов» и ритуалов христианства. На протяжении всей книги нашей задачей будет интерпретация значений и социальных функций этих и других систем символов, существующих в Америке.

В ходе нашего исследования мы наблюдали за жизнью только одного сообщества, и, следовательно, наши результаты достоверны в некотором смысле только применительно к нему. Но природа символической жизни в нашей стране такова, что во всех ее районах, несмотря на наличие существенных вариаций, базисные значения наших светских и религиозных символов во многом одинаковы. Когда мы изучаем политические кампании, обряды Дня памяти павших или значение мессы в Новой Англии или на Дальнем Западе, многое из того, что мы узнаем, оказывается справедливым для всей страны в целом. Методы, использованные в этой книге и в предыдущих томах серии «Янки-Сити», совпадают с использованными нами в книге «Черная цивилизация» [139а].

В известном смысле человеческая культура есть символическая организация сохраняемых памятью переживаний мертвого прошлого, по-новому ощущаемых и понимаемых здравствующими членами коллектива. Присущая человеку личная смертность и относительное бессмертие нашего биологического вида превращают подавляющую часть нашей коммуникации и коллективной деятельности, в самом широком смысле, в грандиозный обмен пониманием между живыми и мертвыми. Язык, религия, искусство, наука, нравственность, наше знание о себе и об окружающем нас мире, как составляющие нашей культуры, представляют собой системы значимых символов, унаследованные здравствующими поколениями от тех, кто покинул этот мир. Мы оперативно пользуемся этими символами, модифицируем их или не модифицируем, а затем передаем их тем, кто приходит нам на смену. Таким образом, коммуникация между живыми и умершими индивидами фактически поддерживает в случае нашего вида преемственность культуры. Светские символы, вероятно, чаще бывают сосредоточены на живом настоящем, а священные оказываются в большей степени связанными со смертью, с прошлым нашего вида и с будущим индивида.

В первых четырех томах этой серии был представлен больший объем данных, нежели в этом; здесь же особое внимание уделяется теории и интерпретации. Наше исследование мы начнем с более обыденных светских символов, а далее будем продвигаться к самым сакральным, завершив книгу общим анализом символов и их роли в человеческом сознании. В процессе изложения мы будем переходить от эмпирических по содержанию глав к более абстрактным, теоретическим и общим. Последние три главы будут полностью посвящены теории и методам изучения символизма.

Употребление в этой связи термина священный поднимает вопрос, по поводу которого широкий читатель, вероятно, счел бы желательным получить кое-какие пояснения. На протяжении всего текста некоторые термины используются в несколько специализированном смысле, который может отличаться от смысла, вкладываемого в них читателем и принятого в обыденном словоупотреблении. Так, термин священный применяется нами не только по отношению к Божественному Существу, религиозному опыту и святыням христианской веры, но и по отношению к тем объектам и сторонам жизни, на которые распространилось уходящее корнями в религию особое благоговейное почтение. Ни неуважение, ни профанация не входят в наши намерения; это всего лишь принятый в социологии контрастный термин для противопоставления того, что им обозначается, объектам и переживаниям чисто мирского свойства.

В несколько специфическом смысле используются и некоторые другие термины, вводимые в этой части книги: этнический, нерациональный, или нелогический, а также слова мужской и женский, используемые для обозначения качества символов. Термин этнический, употребляемый, согласно Уэбстеру, для обозначения расовых различий, в противоположность национальным или культурным, здесь используется просто для обозначения людей иностранного происхождения, не так давно сплотившихся в группу или сознательно сохраняющих такое свое качество; в нашем языке нет для этого подходящего существительного или прилагательного. Нерациональными, или нелогическими являются символы, проистекающие из базисных индивидуальных и культурных допущений, чаще бессознательных, нежели осознаваемых, на которых по большей части зиждется социальное действие. Они составляют прочное ядро умственной и эмоциональной жизни каждого индивида и каждой группы. Это не значит, что они иррациональны или дезадаптивны, равно как не означает это и того, что человек зачастую не может судить о них разумно; просто их источником являются не рациональные мыслительные процессы. Когда эти символы вступают в игру, такие факторы, как эмпирические данные, свидетельства, доказательства, факты и процедуры рационального мышления, играют в действии, как правило, лишь второстепенную, незначительную роль. Мужские и женские символы — это слова, жесты, изображения и т. п., значения которых могут обозначать телесные различия или действия противоположных полов, или символы, имеющие культурно-определенные значения, коннотирующие с тем или иным полом; например, символы, пробуждающие представления о мужественности, скорее всего будут считаться мужскими, тогда как те, в которых выражаются плодородие природы, растительность и кормление, вернее всего, будут женскими.