Профессия: театральный критик

Режиссер Жан-Лоран Коше пишет в программе к своей постановке "Мнимого больного", что "театр должен развлекать, это прямое его на­значение". Он намеревается, придав комедии-балету Мольера, где основ­ная интрига прерывается танцевальными номерами, очертание "мечты и вместе с тем безумства", тем самым как бы раскрепостить творческую фантазию участников спектакля. В той же программе исполнитель роли Аргана Жак Шарон утверждает, что его герой вовсе не слабоумный, болт­ливый старик, но импозантный мужчина в расцвете сил, которого страш­ный "порок эгоизма ведет к ипохондрии, затем — к одиночеству и, мо­жет быть,— к смерти". Очень интересно узнать, каким образом объеди­нятся эти намерения постановщика и артиста в живой ткани спектакля...

Бывают удивительные совпадения: когда праздновалось двухсотле­тие со дня рождения Мольера, "Комеди Франсез" показывала именно "Тартюфа" и "Мнимого больного"; в ознаменование столетия со дня смерти великого драматурга на сцене театра был представлен "Тартюф". В тот вечер, 17 февраля 1773 года, немногими днями больше двухсот лет тому назад, после окончания спектакля Лекен обратился к публике с первым в истории "Похвальным словом Мольеру". Лекен говорил о "го­рячей любви, признательности, сыновнем почтении", с которыми акте­ры театра вспоминают о человеке, "чей гений явился украшением фран­цузской сцены". "Комеди Франсез" пронесла эту любовь, признатель­ность и почтение к Мольеру через века. И сегодня, снова встречаясь с театром, мы разделяем эти чувства.

(Госконцерт, март 1973).

Апрель 1973 г.

Нет, конечно, не случайно "Комеди Франсез" называют "домом Моль­ера". Помянем добрым словом того безымянного театрала в камзоле, бры­жах и пудреном парике, который окрестил так первую драматическую сцену Франции. А впрочем, может быть, этот просвещенный любитель театра — не более чем плод нашего воображения, и прозвание возникло само собой. Ведь мольеровские комедии вот уже без малого три столе­тия сменяют одна другую на подмостках "Комеди Франсез". "Дом Моль­ера"— это не театр, в котором пьесы великого комедиографа всякий раз обязательно находят современнейшее разрешение (после мольеровских спектаклей Планшона это стало очевидным). Это театр, в котором коме­дии Мольера всегда играли и играют чаще, чем где бы то ни было. Ка­кой бы ни была постановка — экстраординарной или, напротив, орди­нарной, неожиданной или привычной, заняты ли в ней блестящие мас­тера или только входящая в силу молодежь, — всегда в ней просматри­вается та великая мольеровская традиция, которая складывалась веками.

На эти размышления наводят нынешние гастроли "Комеди Фран­сез" в нашей стране. Мы увидели три мольеровские постановки, осуще­ствленные на сцене этого театра в разное время и объединенные в гаст­рольном репертуаре волею случая. Ни одна из них, и в общем справед­ливо, не была отнесена парижской критикой к числу принципиальных удач театра, но в каждой нам открылось немало интересного. Вместе же взятые, эти разные спектакли дают любопытную картину того, как иг­рают сегодня Мольера в его собственном доме.

Пестро разряженная стая лицедеев, весело гомоня, что-то напевая и выкрикивая приветствия публике, галопом пронеслась по проходу зри­тельного зала и в мгновение ока "оккупировала" сцену. Быстро расхва­тав с вполне современной вешалки необходимые детали туалетов, мо­лодые пансионеры "Комеди Франсез" начали представление мольеров­ского фарса "Летающий доктор". И мы вдруг почувствовали себя так, как если бы стояли лет триста назад в толпе зевак перед балаганами ле­гендарных фарсеров Нового моста, которыми славился Париж времен Мольера. Оказалось, что фарс, созданный юным Мольером, и сегодня способен заблистать всеми своими красками, увлечь и актеров, и зрите­лей заведомо неправдоподобными событиями, в то же время вполне отвечающими самой строгой логике.

Молодые актеры, вышедшие перед нами в этом праздничном и стремительном мини-спектакле, в какой-то степени уподобились Моль­еру — начинающему актеру и драматургу. Каждый из них старательно и виртуозно осваивал нехитрые, но требующие акробатической ловко­сти и безоглядной смелости фарсовые приемы. Каждый чувствовал себя привольно в стихии буффонады и в то же время словно ходил по ост­рию бритвы: еще чуть-чуть, и резкие фарсовые краски огрубеют, начнут коробиться и коробить нас. Но как раз это "чуть-чуть" нигде не было упущено в спектакле Франсиса Пэррена. Бешеный темп, в котором ак­теры обрушивали на зрителя трюки, извлеченные из вместительной фарсовой кладовой, соединялся с особым отношением актеров к заслу­женному жанру старинного театра.

Это отношение давало себя знать в той уверенной и даже щеголе­ватой небрежности, с какой исполнители пускали в дело самые риско­ванные фарсовые приемы, в той лукавой непочтительности, с какой они демонстрировали и разоблачали условность фарсовых построений. Они стилизовали свой задорный спектакль, стилизации этой не скрывая, со всей наивностью отважно отправлялись навстречу фарсовым приклю­чениям и тут же эту наивность обыгрывали; они верили в могущество трюка, но не старались в этом уверить зрителей, которые смеялись и над фарсовыми персонажами и над самим фарсом.

"Летающий доктор" познакомил нас с одним из истоков мольеров­ского комизма, впервые позволил живо ощутить сценическое обаяние площадного народного театра, которому Мольер был стольким обязан. Вместе с тем спектакль продемонстрировал великолепное мастерство нового поколения актеров "Комеди Франсез". По отношению же к "Мнимому больному", шедшему в тот же вечер, фарс сыграл роль сво­его рода "балетного класса", какие в современных хореографических спектаклях нередко предваряют серию танцевальных номеров.

Впрочем, не следует понимать это сравнение буквально. В спектак­ле режиссера Жана-Лорана Коше самый жанр "Мнимого больного" был, кажется, подвергнут решительному пересмотру: комедия-балет на сей раз утратила свою карнавальную энергию и красочность и вовсе лиши­лась игровых танцевальных интермедий.

Спектакль "Комеди Франсез" мог удивить и разочаровать тех, кто сохранил память о роскошной, бравурной театральности "Мещанина во дворянстве" Жана Мейера, показанного когда-то, во время первых гаст­ролей этого театра в Москве. Однако при всей неожиданности нынеш­него "Мнимого больного" и в нем ощущались веяния давних традиций. Прежде чем обратиться к спектаклю гостей, вероятно, стоит о них на­помнить.

Со времени первой постановки "Мнимого больного", в которой сам Мольер в последний раз выступил как актер в роли Аргана (он умер, не доиграв до конца четвертое представление), на французской сцене ут­вердилось ярко комедийное прочтение этой пьесы. Не случайно в "Ко­меди Франсез" "Мнимого больного" давали в дни масленичных карна­валов. В этом ключе решали свои спектакли Даниель Сорано в T.N.P., Робер Манюэль в "Комеди Франсез". С другой стороны, совпадение смерти Мольера с постановкой "Мнимого больного" бросало на эту ко­медию трагический отсвет. Исследователи и режиссеры, утверждавшие, что в комедии, на которой так неожиданно оборвалась жизнь ее автора, "за спиной буффонады неизбежно играется драма", пытались всерьез поставить диагноз болезни Аргана — от неврастении (Гастон Бати) до гипертонии (Пьер Вальд). На исходе 20-х годов нынешнего века попыт­ку "вывернуть комедию наизнанку", придать ей драматическое освеще­ние предпринял Гастон Бати, в спектакле которого на первый план вы­ступил тяжеловесный быт, а сцены интермедий отзывались мрачным, болезненным кошмаром. Интересно отметить, что близкое этому траги­ческое истолкование "Мнимого больного" предложил Михаил Булгаков в пьесе "Кабала святош", рассказывавшей о жизни Мольера. Наконец, известно решение комедии, принципиально иное, совершенно само­стоятельное, а кое в чем и итоговое по отношению к этим двум взаимо­исключающим концепциям. Мы имеем в виду "Мнимого больного" Ста­ниславского и Бенуа в Художественном театре — постановку, ставшую вехой в мировой сценической истории мольеровской драматургии.