Сорок уроков русского. Книга 1

Книга первая

Вместо предисловия

Единственная радость нашей жизни, которая дается даром, то есть практически без всякою труда и напряжения, это Дар Речи. За все иные, великие и малые, знания приходится платить либо добывать в поту, иногда прикладывая неимоверные усилия своего разума, чувств и порой мышц. А родная речь, природный язык приходит к нам в младенчестве как истинный Дар, будто бы сам собой, вызывая радость и восхищение познания мира. Вдумайтесь: к двум годам своего существования на белом свете еще физически беспомощный, с чистым, незамутненным сознанием, главное, не умеющий ни читать, ни писать. ребенок впитывает в себя огромнейший объем знаний. Он получает полное представление о мире, включая дат тонкую материю - психологию межчеловеческих отношений. Если бы мы не хлестались мордой об лавку и с таким же успехом продолжали развиваться, осваивать науки хотя бы до периода отрочества, то и впрямь бы стали образом и подобием божьим...

А основной источник информации младенца - Зрение и слух. Это коль не верить в астрологию, мистику, метафизику и прочие “лженауки», не учитывать генетическую предрасположенность, роковую предопределенность и следовать строгим правилам железобетонных законов эволюции. Нас ведь со школы учат: мир развивается от малого к большому, от простою к сложному. Он же, этот мир, имеет противоположную структуру и обратную природу, по крайней мере, уникальные способности детей это неопровержимо доказывают, заставляя нас изумленно возмущаться, когда наш отпрыск, освоивший родную речь за два года, потом одиннадцать школьным лет зубрит английский или французский и никак не может вызубрить.

И так, благодаря зрению и слуху в первую очередь, взаимосвязанным с ними обонянию, осязанию и маловразумительному чувству интуиции, младенец с легкостью перевоплощается из биологического существа в человека, в личность, то есть обретает лицо, образ. Когда же происходит это чудо, мы начинаем печься о его образовании. совершенно не внимая тому, что оно уже свершилось помимо нашей воли и посредством Дара Речи, слова, языка, который и является главным образовательным инструментом.

Тут впервые наше дитя и утрачивает этот Дар в прямом смысле. Если до взрослою вмешательства слово для него имело звучание, вкус, запах, цвет и целый круг ассоциативных представлений, то теперь мы пытаемся убедить ребенка (и себя по определению), что оно, слово, имеет корень, суффикс и окончание. Ну еще предлог или приставку. Понятие «корня» как-то еще укладывается в неискушенном сознании, ибо принижено к триединой природе вещей в мире, а вот суффиксы, префиксы, аффиксы раз и навсегда выбивают ребенка из божественного лона понимания и звучания Речи. Слово напрочь теряет не только смысл, но и, прежде всего, свою, открытую детским сознанием и осмысленную чувствами, магическую суть. В слове «радуга», к примеру, он видел солнечную дугу, разложенную на семь цветов, и интуитивно восходил к представлению о спектре белого света, о его скрытой, таинственной цветистости, Он был на прямом пути к пониманию сложнейших законов природоустройства, физики, химии, оптики атмосферы, но мы его «образовали», внушив, что «рад» всею лишь неведомо что означающий корень этою слова, «уг» суффикс, что-то вроде строительной конструкции-подкорки, ну а «а» - окончание, названное так потому, что на этом звуке оканчивается слово. А если вспомнить всю лингвистическую терминологию, то слово будет растерто, размазано до неузнаваемости. Зато теперь у нашего чада есть Занятие - учиться в школе и потом еще лет пять в университете, чтобы обрести представление о природе радуги и дисперсии света...

И можно спать почти спокойно: до мужалых лет ре- венок занят, пристроен, легко управляем и нравственно полностью от нас зависим. Л то что с ним делать, пока великовозрастная детина не обучится и не образумится, не уподобится нашим нравам и взглядам?

Наше, по крайней мере, европейское образование, впрочем, как и наука, выполняют скрытую, но основную цель - подавить божественную природу в человеке. Должно выть, в свое время это от лично понимал М. В. Ломоносов, когда продвинутые немецкие лингвисты пластали живую плоть русского языка, превращая его в безликую, студнеобразную серую массу, в которой можно выло легко утопить истинные, природные понятия, значения и смыслы. Иначе выло не насадить технологичности европейского мышления.

Надежно, дешево и сердито подавить божественную суть природы возможно лишь единственным способом - отнять самодовлеющий образовательный инструмент, дарованную богами Речь, превратить ее в сигнальную информационную систему звуков, растворив магическую суть родного языка, как ртуть растворяет золото. Полученная амальгама становится аморфной, жидкой, бесформенной и безродной и вроде вы тоже содержит золото, по крайней мере, мы в этом убеждены, однако пары ее ядовиты и даже смертельны в обращении. Опасно использовать в качестве денег, тем паче украшений...

После тою, как приискатели-золотушники (прошу не путать с больными аллергией - золотухой и с золотарями, чистильщиками выгребных ям) соберут от- шлихованное пылеватое золото ртутью, амальгаму вливают в железную банку и выпаривают над костром, стоя с подветренной стороны, чтобы не отравиться. Ртуть испаряется без остатка, и на дне оказываются золотые звездчатые крупицы. Для восстановления магической сути языка, а более для пробуждения здравого рассудка и разума, примерно так же следует поступить и с речевой амальгамой. Общеславянский Дар Речи и язык восточных славян в частности (наречия Великой, Малой и Белой Руси) обладают не только уникальными образовательными возможностями, но еще и способностями собирать и хранить историческую и культурологическую информацию, которую невозможно добыть никакими иными путями, кроме как извлечь из языковой сокровищницы. Историю пишут историки, собственно, чем и занимался Геродот и его последователи, а предание накапливается в языке, как в естественном гравийном фильтре накапливаются радиоактивные частицы. Поэтому слово непременно потянет за собой в неведомые ушедшие времена, направит по нехоженым путям далекою прошлою, или, напротив, как магический кристалл, сфокусирует совершенно иной взгляд на настоящее и даже будущее.

Язык открылся мне лет сорок назад, когда я погрузился в неведомые глубины родной речи, выучил наизусть “Слово о полку Игореве», стал читать летописи и древнерусские сочинения в подлиннике. После этого и возникла мысль создать этимологический словарь. Дисбаланс современного лексикона и образа нашею мышления показался мне вопиющим, слепость лингвистической науки - пугающей, уровень обучения русскому в школах представлялся агонизирующим. По молодой горячечности я винил во всем интернационализм большевиков, которые ставили заслоны вели кому и могучему, дабы мы слишком не возгордились, поэтому этимологией русского занимались все, кто угодно, кроме русских. Но спустя десять лет пришли демократы, и по тому, как все усугубилось на порядок, стало понятно, что подавление божественной природы в человеке совершается умышленно и независимо от режима. Тем паче в пору накопления первичного капитала, когда нововводимая терминология модный сленг уже напрямую призваны скрыть истинный смысл происходящих реформ либо заретушировать нежелательные явления. Например, назойливо вводят в оборот слово «коррупция», и мы уже не реагируем на него как на преступное деяние. Одним термином накрыли сразу несколько зловещих пороков, разъедающих общество и государственные устои: казнокрадство, мздоимство, лихоимство. И коррупционеры оказываются не такими уж и опасными...

Подмена понятий - любимый инструмент реформаторов.

Мы же по-прежнему воспринимаем мир через слово и, как дети, ему по-прежнему верим, а старик Шумахер и его зять Тауберт, бывшие еще при Ломоносове, все еще живы, управляют Академией наук и прекрасно осведомлены о наших национальных пристрастиях и вере в слово. Они вечны и бессмертны, как Михалковы, которые пишут правильные гимны для всех режимов и снимают правильное кино.