Сталин: как это было? Феномен XX века

Но при этом Сталин, похоже, отдавал себе отчет в том, что после его смерти над ним может состояться Суд Истории и этого Суда он боялся. Именно этим можно объяснить его слова, сказанные им Молотову в минуты прозрения: «После моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер Истории всю ее развеет».

Но, судя по всему, надежды на то, что «ветер Истории» сам по себе оправдает все его деяния, было мало, ив 1951 году Сталин выпускает в свет второе издание своей «Краткой биографии», в которой генсек возвеличил себя как минимум до Ленина. В 1984 году один из авторов текста этой биографии, академик М.Б. Митин (1901—1987), рассказывал мне в личной беседе, с какой тщательностью Сталин вычитывал текст этой биографии и какую личную правку в этот том вносил. Но и этого ему показалось мало, и генсек предпринял попытку создать не «краткую биографию», а солидный научный труд, который поставил бы его в ряд с великими историческими личностями. Выбор генсека пал на автора опубликованной в 1936 году монографии «Наполеон», одного из самых выдающихся историков советской эпохи — Евгения Викторовича Тарле (1874—1955). Но сначала несколько слов о самом этом историке. Его биография стоит того.

Тарле родился в 1874 году в Киеве в семье еврейского коммерсанта и получил при рождении имя Григорий. По линии матери в его роду было много профессиональных толкователей Талмуда. Казалось бы, тем и определен его будущий профессиональный путь. Однако, к великому для него личному счастью, судьба распорядилась его жизнью по-другому. Еще в гимназии он познакомился и подружился с некоей Лелей Михайловой (как позже выяснилось, Лелей ее звали в узком кругу, а по-настоящему она была Ольгой), очень религиозной православной девушкой из старинного дворянского рода. Любовь вспыхнула сразу, обоюдная и на всю жизнь. Против этого союза были все и все. Но Гриша никого слушать не стал и в 19 лет предложил Леле руку и сердце. Личное согласие от своей избранницы он получил сразу, но девушка предупредила, что выйти замуж за еврея ее глубоко православная семья ей не разрешит. Чувства будущего знаменитого историка с мировым именем оказались сильнее религиозных запретов. Тарле принял обряд посвящения в православную веру, при крещении взял имя Евгений, молодые люди заключили брак и обвенчались. Православная дворянка Ольга Григорьевна Михайлова стала для Тарле ближайшим человеком на всю жизнь, и в годы славы, и в годы тюрем и ссылок. Они прожили вместе более 60 лет и умерли в одном и том же году.

А жизнь у них оказалась совсем не простой. Начиная с 1900 года, еще в 25-летнем возрасте, семейный мужчина, Тарле за близость с социал-демократами несколько раз арестовывался, приговаривался на короткие сроки к заключению и к ссылке. А потом, начиная с 1929 года, он направлялся в ссылку уже советской властью.

Сталин обратил внимание на оригинальные работы историка еще в 1927 году, когда Тарле был избран в Академию наук СССР, а потом арестован и подвергнут ссылке. Генсек распорядился помиловать его, но без реабилитации. Звания академика Тарле после ареста, естественно, был лишен, но потом, после помилования, восстановлен. После этого был избран в целый ряд академий западных стран, всю жизнь занимал профессорскую должность в МГУ им. М.В. Ломоносова.

Будучи православным, от своего еврейского происхождения никогда не отказывался. Осенью 1951 года, когда в Москве вовсю бушевала инспирированная лично Сталиным антисемитская кампания, Тарле был приглашен преподавать в МГИМО МИД СССР. На первой же лекции, когда декан историко-международного факультета, представляя нового профессора студентам, сделал ударение на последнем слоге его фамилии, Тарле тут же вмешался: «Прошу прощения, я не ТарлЕ, а ТАрле, поскольку я не француз, а еврей».

Так вот, Тарле, будучи одним из самых глубоких исследователей российско-французских отношений, о Наполеоне писал так:

«Наполеон… так, по-видимому, искренне раз навсегда отождествил себя с Францией, что у него наперед было готово оправдание всему тому, что он делал: благо Франции, величие Франции, безопасность Франции — вот что в его глазах оправдывало все, что он делал… Но, переходя от “моральной” (или “морализующей”) стороны к интеллектуальной, можно понять лорда Розбери, который сказал, что “Наполеон до бесконечности раздвинул то, что до его появления считалось крайними пределами человеческого ума и человеческой энергии”. Другой англичанин, профессор Холленд Роз, отнюдь не увлекающийся Наполеоном, относящийся ко многому в нем отрицательно, тоже считает его “стоящим в первом ряду бессмертных людей” по тем неслыханно громадным разнообразнейшим дарованиям, которыми наделила его природа, и по тому месту, которое он занял во всемирной истории…

В нем не было жестокости как страсти, но было полнейшее равнодушие к людям, в которых он видел лишь средства и орудия. И когда жестокость, коварство, вероломный обман представлялись ему необходимыми, он совершал их без малейших колебаний…

Власть и слава — вот были личные основные его страсти, и притом власть даже больше, чем слава. Озабоченность, зоркая требовательность, всегдашняя предрасположенность к подозрительности и раздражению были ему свойственны в высшей степени. Обожание окружающих, доходившее до размеров суеверия, окружало его так долго, что он к нему привык и относился как к чему-то должному и совсем обыкновенному. Но и это обожание он расценивал больше всего с точки зрения той реальной пользы, которую из него можно было извлечь. Нелюбовь, а страх и корысть — главные рычаги, которыми можно воздействовать на людей, — таково было его твердое убеждение» ^{293} (выделено мною. — Вл. К.).

Эти строки писались Тарле в 1930—1936 годах, в то самое неповторимое время, когда культ личности, Сталина только еще начинал набирать обороты. Когда он писал эти строки о Наполеоне, он, конечно, исходил из анализа исторических источников, относящихся к наполеоновской эпохе, но, зная жизнь Тарле, его исторические работы, зная то, что мы сегодня знаем о Сталине, у меня нет сомнений в том, что, когда Евгений Викторович писал этот пассаж, он видел перед собой нарождающийся культ личности Сталина, и многие характеристики Наполеона он пророчески увидел в Сталине.

Сталин же, судя по всему, берег Тарле, как берегут запасной патрон для целевого выстрела. В конце жизни он этот запасной патрон решил, наконец, пустить в дело: генсек, похоже, задумался о вечности.

Тарле (через третьи руки) дали понять, что он должен написать трилогию о трех агрессорах, нападавших на Россию и потерпевших в России сокрушительное поражение — о шведском короле Карле XII, о Наполеоне и Гитлере, причем именно в такой очередности. Тарле объяснили, что это должна быть трилогия, объединенная общим замыслом. Третий том, о Гитлере, должен был венчать весь замысел и показать всемирно-историческую величину и роль Сталина в истории России, затмив и Петра Великого, и Кутузова, и Наполеона.

Но Тарле сразу же раскусил, чего от него ждут, и у него, что называется, вся шерсть поднялась дыбом. В письме к В. Волгину в 1949 году он пишет: «Тема этих трех томов о трех нашествиях не мной признана спешной и нужной в наше время, и ни в малейшей степени не моя инициатива была в том, что их предложили писать мне. Но взять их на себя я считаю своим долгом. Есть предложения, от которых не отказываются».

Довольно быстро, уже в 1950 году, им сдается в издательство первая книга трилогии под названием «Северная война и шведское нашествие на Россию». Не было проблем и со второй частью трилогии: еще в 1937 году Тарле опубликовал книгу «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год». Не говоря уже о том, что годом раньше вышла в свет его получившая мировую известность книга «Наполеон».

А вот с заключительной книгой трилогии вышла заминка. Объясняя издательству, что он «собирает и обрабатывает материал», Тарле на самом деле демонстрировал итальянскую забастовку: не писал в нее ни строчки. Сталин быстро понял, в чем дело, и приказал приостановить печатание «Северной войны». Автора предупредили, что пока он не сдаст в издательство третью книгу, трилогия печататься не будет.