Меч и перо

- Я только что думала о вас, мой уважаемый ага. Если бы каждое мое желание так легко исполнялось, я не знала бы в жизни горя.

Взяв Фахреддина за руку, она повела его по лестнице. Служанки несли за ними принесенные гостем вещи.

Когда они вошли в дом, Фахреддин сказал:

- Прошу уважаемую ханум принять от меня эти скромные дары.

Тайиба развернула вазу для цветов.

Дюррэтюльбагдад долго любовалась вазой, разглядывала рисунки, разгадывая их смысл.

Горячо поблагодарив Фахреддина, Дюррэтюльбагдад сказала:

- Уверена, ни в одном из багдадских дворцов не найти столь редкой вазы. Не знаю, имею ли я право принять от вас этот дорогой подарок?

- Вы достойны гораздо большего. Внимание и уважение, которые вы оказали мне, дороже любых подарков. Я считаю себя вашим должником.

В этот момент служанка Муалля развернула принесенный Фахреддином ковер.

Увидев изображенного на нем халифа Муттакибиллаха, Дюррэтюльбагдад застыла в оцепенении, затем бросилась к ковру и прижала его к груди, заливаясь слезами.

- Ах, мой дорогой благодетель! - воскликнула она.

- Прошу вас, успокойтесь! - смущенно пробормотал Фахреддин, ничего не понимая. - Если бы я знал, что ковер явится причиной ваших слез, я не принес бы его вам.

Дюррэтюльбагдад с чувством пожала его руку.

- Нет, нет, не раскаивайтесь, мой ага! Этот ковер напомнил мне мою юность. Смотрите, мой благодетель здесь совсем как живой. О вашем ковре будет говорить весь Багдад. Поистине я стану знаменитой женщиной. Мой дом сделается местом паломничества приверженцев этого несчастного халифа.

Тайиба развязала третий сверток, в котором был китайсккй халат.

- Ах какая прелесть! - вырвалось у Дюррэтюльбагдад.- Я давно мечтала о таком красивом халате.

Взяв его, она удалилась в свою комнату. Через несколько минут она вернулась на балкон уже в халате и, подойдя к Фахреддину, положила руку на его плечо.

- Посмотрите, мой ага, он словно сшит специально на меня. Не думала, что вы столь высоко цените дружбу вашей покорной слуги. День вашего отъезда из Багдада будет для меня печальным днем.

- Я еще долго буду здесь. Но даю вам слово, где бы и ни был, я всегда явлюсь к уважаемой ханум по ее первому зову,

Дюррэтюльбагдад печально вздохнула, однако сейчас же губы ее тронула легкая игривая улыбка.

- Мне очень не нравится в мужчинах одна черта: расставаясь с женщиной, они никогда не оставляют ей своем сердца, а забирают с собой, - это затем, чтобы вновь подарить его на время какой-нибудь другой женщине.

Фахреддин тоже улыбнулся,

-- А как вы посмотрите на то, если мужчина вместе со своим сердцем будет забирать и пленившую его женщину?

- О, тогда мужчине придется завести гарем, и котором будут томиться десятки женщин!.. -Разве мало таких мужчин?..

Дюррэтюльбагдад задумалась на минуту, затем сказала:

- Не это ли и послужило одной из причин заката халифата? Не гаремная ли жизнь развратила халифов? Издавна в Багдад свозились красивейшие девушки со всего мира, сюда широкой рекой текло золото всех народов земли. На женщин, на гаремы, на роскошь и пиры тратились несметные богатства. Багдад потряз в разврате, началось гниение халифата. Сейчас ни один халиф не может долго продержаться у власти. Их жены не успевают даже разродиться... Например, после низвержения халифа Мустакфибиллаха его двадцать восемь жен разрешились бременем в один год. Впрочем, оставим этот невеселый разговор, забудем на время о горестях жизни! - Она обернулась к служанке: - Тайиба, накройте стол, несите вино, развлеките с Муаллей нашего дорогого гостя. Я вижу, мой разговор навеял на него грусть.

Трапеза продолжалась до самого заката. На город легло легкое, невесомое покрывало вечерних сумерек,

Дюррэтюльбагдад откинула со лба темные, как ночное небо, пряди волос и пристально посмотрела в глаза Фахреддина. Перед ней сидел двадцатипятилетний молодой человек, мужественный и красивый, образованный и благородный. Мог ли он не понравиться женщине, выросшей в аристократической багдадской среде, женщине, обладающей чувствительным, поэтическим сердцем и воспитанной на лучших образцах искусства своей эпохи? Ее симпатия и расположение к нему еще больше усиливались оттого, что в присутствий красивейшей женщины Багдада он держал себя сдержанно и строго.

Что касается Фахреддина, он не решался рассказать прекрасной собеседнице о своем горе, о любви к Дильшад. Молодой человек опасался, - как бы его рассказ не породил в сердце Дюррэтюльбагдад ревности, ведь он хорошо знал, на что способна женщина, если она ревнует. Дюррэтюльбагдад сказала служанкам:

- Мы с уважаемым агой совершим прогулку по вечернему Тигру. Ты, Тайиба, ты, Муалля, и ты, Башарат, будете сопровождать нас. Собирайтесь!

Когда Фахреддин, Дюррэтюльбагдад и три рабыни вышли на улицу, багдадская ночь уже полностью вступила в свои права.

- Вот и берег Тигра.

Фахреддин окликнул владельца большого парусника. Тот причалил лодку к мосткам.

- Ты не возьмешь никого, кроме нас, - поставила условие Дюррэтюльбагдад.

- Слушаюсь и повинуюсь, - ответил лодочник, протягивая на берег доску, по которой все перебрались на парусник.

Рабыни принялись расставлять на маленьком столике, захваченную из дома закуску и сосуды с вином.

Дюррэтюльбагдад, сняш с головы чаршаф, передала его Тайибе.

- Клянусь Аллахом, мой ага, - сказала она Фахреддину, - за пятнадцать лет я впервые села в лодку специально, чтобы совершить прогулку по реке. Да, мой уважаемый ага, вот уже пятнадцать лет как я несчастна! Сегодня я не буду ничего рассказывать вам, так как грустная история моей жизни способна опечалить даже человека с каменным сердцем. Если наша дружба будет продолжаться, вы все узнаете, когда-нибудь я поведаю вам о том, что со мной случилось. Сегодня же я постараюсь сделать нашу прогулку по возможности, приятной и веселой. Ровно пятнадцать лет этот город не слышал голоса Дюррэтюльбагдад. Сегодня вечером он опять услышит его. Я буду петь в честь нашего дорогого гостя!

Из окон особняков и дворцов на берегу лились потоки света, от которого вода искрилась серебряными блестками. Река походила на бок гигантской причудливой рыбы. Плывущие вниз и в верх по реке парусные лодки казались большими белокрылыми мотыльками. С парусников доносились звуки музыки и пения.

Дюррэтюльбагдад наполнила бокалы вином и с улыбкой сказала Фахреддину:

- Мой уд настроен, осталось настроить сердце, - пока оно не захочет, пальцы не смогут заставить струны говорить человеческим голосом. Меня много лет обучали музыке. Не знаю, как считают другие музыканты, а я думаю так: один конец струны уда привязан к сердцу исполнителя. Стоит этой струне оборваться, как уд становится немым, а если даже и говорит, слушатели не получают наслаждения. Мои учителя не объясняли мне этого, но я верю, что иначе не может быть.

Выпив вино, Дюррэтюльбагдад заиграла на уде и запела:

Ночь на Тигре, ты прекрасна, дня светлее ты,

Блеск бокала оттенила радужность мечты.

Музыка и пение на других парусниках тотчас смолкли. Их лодку со всех сторон окружило множество других лодок.

В паузах, когда Дюррэтюльбагдад умолкала, слышно было, как плещется за бортом вода. Из окон особняков и дворцов на берегу выглядывали головы багдадцев. Дюррэтюльбагдад опять наполнила бокалы.

- Пейте, мой ага! - сказала она Фахреддину. - Сейчас я хочу спеть для арабов. Кто знает, возможно, мой голос последний раз звучит над Тигром.

Она снова тронула пальцами струны уда и запела по-арабски.

Когда она умолкла, старый лодочник воскликнул:

- Клянусь Аллахом и святым камнем Каабы, очарование вашего голоса сравнимо лишь с очарованием голоса знаменитой Дюррэтюльбагдад! По вине злодеев мы лишились счастья наслаждаться ее пением.

Старик горестно вздохнул и закашлялся. - Как же это случилось? - спросил Фахреддин у лодочника. Передав руль сыну, старый араб подошел к столу и заговорил.