Император Николай II и заговор генералов

24 ноября 1917 г. Тобольск «…И ты одна в страданье и одиночестве. Но ты знаешь, где искать успокоения и силу, и Бог тебя никогда не оставит – Его любовь выше всего… Бог не оставляет тех, кто Его любит и верит в Его безграничное милосердие, и когда мы меньше всего ожидаем, Он нам поможет и спасет эту несчастную страну. Терпенье, вера и правда».

8 дек. 1917 г. Тобольск «…Буду теперь с удовольствием Творения Григория Нисского читать, их раньше не имела. Последнее время читала Тихона Задонского. Все-таки привезла из моих любимых книг с собой. Ты Библию читаешь, которую я тебе дала, но, знаешь, есть гораздо полнее, и я всем детям подарила и для себя теперь большую достала, там чудные вещи – Иисуса Сираха, Премудрости Соломона и т. д. Я ищу все другие подходящие места – живешь в этом – и псалмы так утешают… Да, прошлое кончено, благодарю Бога за все, что было, что получила, и буду жить воспоминаниями, которые никто от меня не отнимет. 6-го был молебен, не позволили идти в церковь (боялись чего-то)».

15/XII-1917. Тобольск «Вяжу маленькому теперь чулки, он попросил пару, его в дырах, а мои толстые и теплые… У Папы брюки страшно заштопаны тоже, рубашки у дочек в дырах… У меня масса седых волос… За упокой дала записочку в нашей церкви и чувствовала таким образом – соединюсь со всеми»…

18/ХП. 1917 г. Тобольск «…Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, – но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!.. Страданье со всех сторон. Сколько времени никаких известий от моих родных. А здесь разлука с дорогими, с тобой. Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь. Дорогое мое дитя, мы все простили и только любим. Я временами нетерпеливая, но сержусь, когда люди нечестны и обижают и оскорбляют тех, кого люблю. Целую, благословляю, молюсь без конца».

Сто двадцать пять лет тому назад другая женщина, королева Мария-Антуанетта, переживала свои нестерпимые муки с таким же христианским смирением, как и Государыня.

«Как и Людовик XVI, Мария Антуанетта никогда не вышла из христианского смирения. Этому отдали должное даже Ее враги. Она увидит вокруг себя тени смерти, и Она дойдет до пределов отчаяния» (Alfred Leroy «Marie-Antoinette»).

Протопресвитер Г. Шавельский, обвиняя Государыню во всех смертных грехах, повторяя за всеми клевету и ложные слухи, помещает во втором томе своих воспоминаний главу XI «Царь и Царица в заточении». И тут тон Шавельского совершенно меняется. Он пишет о Государыне совсем другое: «В моем собственном сознании образ Императрицы Александры Федоровны двоится, представляясь в двух совершенно различных очертаниях. Царица Александра Федоровна на троне и Она же в заточении, в изгнании – это как бы две разные фигуры, во многих отношениях не похожие друг на друга. Царица на троне – властная, настойчивая и непреклонная, Царица в изгнании – смиренная и кроткая, незлобивая и покорная. Даже вера в Бога и Его святой Промысел у заточенной Царицы становится иною – более спокойной, проникновенной и глубокой, нежной и чистой».

Возможно ли это? Так ли это? Нет. И здесь неправда. Государыня Императрица Александра Федоровна всегда была властной и на троне и в заточении (я приведу об этом свидетельства), всегда была и глубокой и чистой, всегда любила Россию, всегда была подлинной христианкой, подлинной Царицей Православного Царства. Всегда была примерной женой и матерью, скромной, даже застенчивой и исполнявшей Свой долг.

А вы все, отец протопресвитер, и генералы во главе с вашим любимцем Алексеевым, и «либеральные» министры, и Николай Николаевич и другие Великие князья, и всякие «прогрессивные» и «передовые» деятели, обливали грязью эту необыкновенную и по уму и по силе воли женщину, свою Государыню, и клеветали и плели всякий вздор, делали то, что нужно было врагам России для ускорения гибели нашей Родины и брали большой грех на свою душу. И только когда пришла эта ужасная, мерзкая, отвратительная, вонючая революция, вами всеми же вызванная к жизни, тогда вы все испугались. И увидели все в другом свете. Не лучше ли, не проще ли, не благороднее ли сознаться в своем ужасном грехе и молить Господа Бога о прощении и своего греха и нашего всех общего перед преданным Венценосцем и Его Супругой, Его Семьей, перед загубленной Родиной, перед поруганными святынями, перед нашим тысячелетним Прошлым? Да, это был страшный грех и его последствия мы все явственно ощущаем. Но конец ли это уже или нет? Боюсь, что нет. Еще не изверглись до конца хляби гнева Господня на всех нас!

Государя, Государыню и Вел. кн. Марию Николаевну привезли в Екатеринбурге в дом Ипатьева, который уже был обнесен высоким забором. Один из будущих палачей Шая Голощекин (самый злобный и мерзкий) сказал Государю: «Гражданин Романов, Вы можете войти». Так же прошли в дом Государыня, Великая княжна и несколько человек прислуги. Когда Государь был привезен к дому, около дома стал собираться народ, Голощекин крикнул: «Чрезвычайка, чего вы смотрите!» Народ был разогнан.

Приезд детей описывает Жильяр: «…поезд остановился между вокзалами. Шел мелкий дождь. Было грязно… Вышли княжны. Татьяна Николаевна имела на одной руке свою любимую собаку. Другой рукой она тащила чемодан, с трудом волоча его. К ней подошел Нагорный и хотел ей помочь. Его грубо оттолкнули. Я хотел выйти из вагона и проститься с ними. Меня не пустил часовой».

Голощекин, Юровский и Заславский были теми людьми, которые проявляли власть над Царской Семьей с первого момента прибытия Ее в Екатеринбург.

С Царской Семьей оставались доктор Боткин, повар Харитонов, лакей Трупп и комнатная девушка Демидова. Начиналась последняя страница жизни Царственных Узников. Это была Голгофа.

Режим в ипатьевском доме был установлен крайне тяжелый, а отношение охраны было возмутительное. Но и Государь и Государыня относились ко всему окружающему спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. Как это было трудно и какие нервы, какую выдержку нужно было иметь, чтобы вести себя так! Распорядок дня был следующий: утром пили чай с черным хлебом, в 2 ч. был обед. До приезда детей и прислуги обед присылали из местного Совдепа. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка раз в день на 15–20 минут в саду. Все было оцеплено караулом.

Чемодуров, камердинер Государя, которому удалось избежать участи Царской Семьи, говорит, что день и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех красноармейцев, у наружной входной двери, в вестибюле и около уборной. «Поведение и вид караульных были совершенно непристойные: грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами они возбуждали ужас и отвращение».

Он же рассказывал и о следующем. «Обедали они все вместе. Во время обеда подходил какой-нибудь красноармеец, лез ложкой в миску с супом и говорил: “Вас все-таки еще ничего кормят”. Когда Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом Ипатьева, их обыскали. Обыскивали хамски, грубо. Государь вышел из себя и сделал замечание, на это Ему было в грубой форме указано, что Он арестованный. Княжны спали на полу, так как кроватей у них не было. Устраивалась перекличка. Когда княжны шли в уборную, красноармейцы, якобы для караула, шли за ними»…

Жильяр рассказывает со слов того же Чемодурова: «Чемодуров говорил, что вместе с Царской Семьей за одним столом обедали и прислуга и большевистские комиссары, которые находились в доме. Однажды Авдеев (начальник караула. – В. К.), присутствуя за таким обедом, сидел в фуражке, без кителя, куря папиросу. Когда ели битки, он взял свою тарелку и, протянув руку между Их Величествами, стал брать в свою тарелку битки. Положив их на тарелку, он согнул локоть и ударил локтем Государя в лицо». А Седнев и Нагорный, которые были расстреляны отдельно, рассказывали кн. Львову, который сидел с ними в одной тюрьме: