Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Ахмад доверил свою столицу одному из своих эмиров, как только узнал о приближении тимуридских соединений, и отступил на юг, видимо, в район Хиллы, где стояло его войско111. После длительной осады Багдада войска Тимура девятого июля 1401 года приступили к штурму и преодолели укрепления. Население, рассыпавшееся из-за сильного притеснения во все стороны, нашло путь к бегству закрытым; вся окрестность была оцеплена врагами; и началась резня, которая даже по тимуридским источникам достигла необычайных размеров. «И относительно мужчин и женщин, стариков и молодых, которые остались в городе, был издан приказ — всех убить. Так это случилось, и восьмидесятилетним стариком и восьмилетним мальчиком, всеми ими торговали на базаре гнева по одной и той лее цене — ураган пренебрежения властителя начал бушевать и погрузил корабль жизни в пучину гибели — буря гнева швыряла благо их существования на берег утраты». Лишь немногие, среди них прежде всего ученые и дервиши, избежали смерти, и после резни город был превращен в развалины112.

Эти бесчисленные убийства и разрушения, видимо, должны были раз и навсегда лишить Джелаирида возможности помешать порядку, за восстановлением которого нерешительно гонялся Тимур. Едва успев уничтожить Багдад, он поспешил в Азербайджан. Еще на пути туда он собрал саидов, нотаблей и ученых Ирана вокруг себя и заполнил время беседами по вопросам веры и права точно так же, как он это часто делал в Алеппо и Дамаске, а также раньше. Во время броска на север он носился с мыслью снова продвинуться в Кипчакские степи, но потом удовлетворился войной с Грузией. Кроме того, он послал войска в Эрзерун; активность Баязида внушала ему опасения. Еще в зимнем лагере в Карабахе, в который он вошел с большей частью своих войск в начале ноября, он узнал, что Ахмад Увайс летом бежал к Баязиду; тот ему посоветовал привлечь на юге Багдада новые силы, чтобы таким образом расколоть войско Тимура, который, как свидетельствуют слухи, планировал наступление на Анатолию. И действительно, Ахмад снова в своей совершенно разграбленной столице устроил резиденцию. Поэтому еще зимой Тимур двинул войска на юг, но они надолго задержались в заснеженной горной стране Курдистан, ведя малые бои. Когда они наконец прибыли в Багдад, Ахмад снова бежал в Хиллу113.

Без сомнения, Тимур за эти месяцы увидел в Ба-язиде своего самого главного врага. В отношениях между чагатаидами и мамлюками, напротив, ослабла напряженность, после того как Фарадж и многие из его эмиров поспешили обратно в Египет. Еще в то время как Тимур мучил население Дамаска, послал он одного доверенного в Каир, чтобы снова потребовать освобождение Атламиса. На этот раз его посол был принят со всем уважением; ему пообещали выполнить просьбу, правда, не проявили слишком большой спешки. Только в конце 1402 года, после победы Тимура над Баязидом, соблаговолили отпустить Атламиса, после того как Тимур еще раз энергично напомнил египтянам об их обещании. В июле 1403 года послы, которые сопровождали Атламиса к Тимуру, вернулись домой с многочисленными ценными подарками для Фараджа, среди них боевой слон, две пантеры и два сокола для охоты, но прежде всего с почетной одеждой султана; это, как полагает современный наблюдатель, должно быть, означает, что мамлюкский правитель в Египте и Сирии является теперь только наместником чагатаидов. Этот наблюдатель только предполагал, а в окружении Тимура были убеждены, что Фарадж покорился, согласился ежегодно выплачивать дань и наносить на монеты мамлюков имя «господина счастливых обстоятельств». Шами сообщает, что Тимур, после того как египетские посланники объяснили все таким образом, стал относиться к султану Фараджу «как к сыну»114 — как когда-то к принцу Тохтамышу!

Несчастный Бурхан-ад-дин Муфлих ревностно исполнял все желания Тимура, которого интересовали не только трофеи для финансирования новых военных походов. Самарканд, столица его империи, должен был стать столицей всех искусств и наук. Он хотел общаться с самыми знаменитыми учеными того времени и перевести их, если это было возможно, во всемирный центр, который он готовился основать. Он услышал, что прославленный маликитский ученый-правовед и историограф Ибн Хальдун скрывается в Дамаске, куда он прибыл в свите султана Фа-раджа. Ибн Муфлиху было поручено доставить Ибн Хальдуна.

В угнетенном состоянии из-за неизвестности, что могло ждать его у Тимура, появился Ибн Хальдун на рассвете у городских ворот; там несколько кади ожидали момента, когда будет открыто движение. Для встречи Ибн Хальдуна сюда прибыл посланник Тимура; чтобы избежать ненужной волокиты, Ибн Хальдуна спустили на канате со стены. Его вежливо поприветствовали и проводили в палатку, разбитую совсем рядом с палаткой Тимура. Вскоре Тимур велел позвать ученого. Позже Ибн Хальдун в своих воспоминаниях описал встречу с Чагатаидом. «Я вошел в его палатку для аудиенции; он лежал на подушках, опираясь на локти. Ему подавали блюда с кушаниями, и он указывал на толпы монголов, которые сидели группами перед палаткой. Войдя, я начал свою речь к нему с «салам» и выразил свою преданность жестами. Тогда он поднял свою голову и вытянул руку навстречу мне, так что я смог ее поцеловать. Потом он велел мне сесть, и я сел там, где я как раз стоял. Из круга его доверенных он вызвал хорезмийского ханафитского ученого-правоведа Абу аль-Джаббар ан-Нумана, который был у нас переводчиком».

Тимур сначала осведомился, почему Ибн Хальдун покинул свою родину и как принял его Баркук. Ибн Хальдун доложил обо всем, также о своем назначении на пост маликитского судьи Каира. После этого заговорили о географии Северной Африки, рассказы Ибн Хальдуна не удовлетворили Тимура; он призвал своего гостя составить описание тех стран со всеми подробностями, что и было сделано в последующие дни. В конце беседы были предложены кушанья, Ибн Хальдун ел их и хвалил, что Тимур «очень хорошо воспринял. Потом я снова сел, и мы молчали. Но меня охватил страх, я все же, должно быть, думал о том, что случилось с шафиитским верховным судьей Садр аль-дин аль Мунави115. Преследующие египетское войско схватили его под Шакха-бом116 и посадили в тюрьму, чтобы выжать выкуп... Поэтому я обдумывал слова, которые хотел ему сказать, чтобы польстить ему восхвалением его персоны и его господства, так как я слышал раньше в Магрибе много предсказаний о гибельных событиях, связанных с его появлением. Астрологи, которые занимались союзами обеих внешних планет (Юпитера и Сатурна), наблюдали союз в десятом знаке гороскопа117 , который относится к знакам, подчиняющимся стихии воздуха, еще в 66 году (VIII века по мусульманскому летосчислению)118. Однажды днем 761 года я встретил в караван-мечети в Фесе Абу Али Бади-са, проповедника из Константина, который разбирался в той науке. Я спросил об ожидаемом соединении и его последствиях. Он ответил: «Оно указывает на ужасного возмутителя на северо-востоке, который происходит из народа кочевников-скотоводов, живущего в палатках. Этот народ будет покорять империи, свергать династии, завладеет большей частью мира». Я продолжал спрашивать: «Когда появится тот возмутитель?» — «В году 84-м распространится о нем весть». То же самое написал мне еврей Ибн Зарзар, врач и астролог короля франков, сына119 Альфонса. И мой учитель, великий знаток рациональных наук, Мухаммед Ибрахим аль-Абили120 — да хранит его Бог! — сказал мне, когда я обратился к нему: «Его появление близко! Если ты останешься жив, то его, конечно, увидишь».

«От магрибских суфиев мы часто слышали, что они ожидали этого события и полагали, что ему будет предшествовать Фатими, о чем говорят шииты, ссылаясь в своих предсказаниях на изречения Пророка121. Знаток магрибских святых... рассказал мне, что их учитель однажды сказал им сразу после утренней молитвы: «В этот день родится Фатими, последний властитель!» И это было в сороковые годы восьмого века. Из-за всех этих намеков я ожидал его в своих мыслях. В страхе я пришел к мысли заговорить с Тимуром о подобных вещах; может, я ему понравлюсь, и он поэтому будет питать ко мне доверие. Поэтому я обратился к нему со следующими словами: «Пусть Бог всегда будет помогать тебе! Уже тридцать или сорок лет мне хочется тебя встретить». В ответ на это переводчик Абд аль-Джаббар спросил меня: «По какой причине?» — «По двум причинам, — сказал я. — Во-первых, потому что ты султан мира, король мира земного. Я не думаю, что со времен Адама до сегодняшних дней среди творений появлялся властитель, равный тебе. Я не имею обыкновения болтать наобум, более того, я ученый! Я объясню тебе: власть короля происходит только из общности крови; чем больше эта общность количеством, тем могущественнее королевство. Теперь ученые с давних пор единодушны в том, что самых многочисленных народов человечества два — арабы и тюрки. Вы очень хорошо знаете, какая могущественная королевская власть была у арабов, когда они, объединившись верой, сплотились вокруг своего Пророка. И то, что тюрки довели правителей персов до страшного бедственного положения, и Афрасьяб, тюркский король, вырвал Хорасан из их рук, свидетельствует о том, какая высокая доля выпала тюркам в королевском правлении. Ни один из королей земли не смог когда-либо полагаться на такое сильное чувство коллективизма, ни шах Сасанидов, ни император (Византии), ни Александр или Навуходоносор... Что они все по сравнению с тюрками? Это ясное доказательство моего утверждения о королевском господстве. Вторая причина, которая поддерживала во мне желание встретить его, были предсказания магрибских астрологов и святых». И я упомянул то, что только что здесь рассказал122».