Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Тимур велел Ибн Хальдуну дать разъяснение по Навуходоносору; тот считался тогда персидским полководцем, а не государем; значит, его положение было сравнимо с тем, которое было у Тимура по отношению к чагатайскому марионеточному хану. На это обстоятельство указал сам Тимур. Как раз в этот момент до него дошла весть, что городские ворота Дамаска открылись; пришли судьи, чтобы подчиниться и получить прощение из рук завоевателя. Тимур, который не мог идти из-за увечья в колене, без промедления сел на лошадь и поскакал к городу в гудящем барабанном шуме. Ибн Хальдун вскоре после этого стал свидетелем беседы с судьями, во время которой речь шла и о мерах, при помощи которых можно подготовить штурм крепости. В дни, когда бушевала битва за форт, Ибн Хальдун составил в лагере Тимура затребованное донесение о географии Магриба123.

Кроме того, Ибн Хальдун раздобыл несколько подарков, которые он вскоре поднес Тимуру; великолепный экземпляр Корана, ковер для молитвы, отрывок из очень популярных хвалебных стихов Пророку, автором которых был аль-Бузири (ум. 1293), четыре шкатулки с египетским узором. Тимур все благосклонно принял, даже откликнулся на просьбы Ибн Халь-дуна выписать всем арестованным чтецам Корана, авторам диванов и так далее, которые, должно быть, будут сопровождать чагатаидов в далекий Самарканд, документ, который гарантировал бы им безопасность души и тела. Когда наконец пришел день отхода чага-таевидов, Ибн Хальдун смог отправиться в путешествие в Каир, на свою вторую родину. Он отправился в путь к побережью Средиземного моря, так как надеялся, что в Сафаде найдет корабль, который отправится в Египет. Еще до того, как он добрался до портового города, у него и его попутчиков бедуины отобрали все имущество, далее одежду. Голые, пробивались они в Сафад. Через несколько дней османский парусник приплыл в порт. До Газы путешествовали на корабле. Оттуда Ибн Хальдун продолжил обратный путь по суше124.

Обращение Ибн Хальдуна к Тимуру, в котором он в сжатой форме связал свою теорию о ходе истории с предсказаниями астрологов, читается как скрытое отмежевание веры от какого-либо влияния сверхъестественных сил на события в этом мире; только чтобы получить благосклонность Тимура и чтобы не быть угнанным в далекий Самарканд, он упомянул спекуляции магрибских суфиев с появлением Фатими. И мышление Ибн Хальдуна понималось до сих пор как относящееся к совсем земным силам — из динамики чувства солидарности общностей, которые понимаются как родственные по крови, он объясняет восхождение династий; неизбежный развал этого чувства солидарности в ходе совершенствования обычаев, которое начинается сразу после захвата власти, ослабляет боевую силу и оканчивается свержением пережившей саму себя династии. Общности с неизрасходованным чувством солидарности занимают свое место, игра начинается сначала125. Трудность в этой действительно простой теории представляла роль, которую играли религиозные пожертвования, основание ислама Мухаммедом в этом процессе становления и уничтожения господства. Ибн Хальдун помогал себе дальше представлением, что через овладение проявленной верой чувство солидарности, влияющее самопроизвольно и до сих пор неожиданное, даже вредя общности, очищается до силы внутреннего руководства, осознанного индивидуумом в своей истине, и единственному членуобщности дается возможность подчиниться руководству внешнего мира, связанному с религиозными нормами, при отказе от всех поисков собственного «я». Другими словами, коллектив с узаконенным исламским господством может избежать распада126.

Учение Ибн Хальдуна о ходе истории и его обоснованности охватывает не только социологическую и религиозную сферу, но и космологическую. Он признается в сообщении о беседе с Тимуром, как сильно его будоражат намеки сведущих в астрономии суфиев и как он сам трудится над дальнейшим разъяснением этой тайны. То, что он превозносил Тимура как того самого предсказанного, могло быть вынужденной лестью — но, напротив, нелицемерным является убеждение, что за всеми земными событиями, беспорядочность которых можно уже немного разгладить учением о влиянии чувства солидарности, царит космический порядок; он, правда, не каждому непосредственно виден, суть его, однако, может быть считана людьми, сведущими в разнообразных знаках.

Именно скотоводы-кочевники содействовали тому внушающему ужас возмутителю в том, чтобы он господствовал над миром, услышал однажды в Фесе Ибн Хальдун от Абу Али Бадиса. Кочевой образ жизни скрывал те силы, влияние которых он пытался обосновать в теории во «Ввведении» в историческую науку, написанном в 1377 году, значит, около шестнадцати лет после беседы в караван-мечети. Между обеими датами лежат годы политической и дипломатической деятельности и эффективных исследований исламской истории; свой большой исторический труд он завершил вчерне127. Его теория, следовательно, результат очень долгого духовного процесса, в котором он учился понимать эпохальные события как результат совпадения нескольких, смотря по обстоятельствам, только для себя исследованных компонентов. Грубой силы варварской клановой солидарности недостаточно, чтобы вызвать свержение данных условий господства; они, скорее, достигли определенного уровня закостенелости. Восторг, который может вызвать религиозное послание в общностях, объединенных клановой солидарностью, — еще один фактор, который нужно учитывать. Как силы, освобожденные чувством солидарности, имеют историческое значение длительное время только в соединении с представлениями о порядке, обоснованными с точки зрения религии, так и набожный энтузиазм без совместных действий с теми силами может привести только к мимолетным результатам128. Так представляется сторона истории, непосредственно доступная чувственному восприятию и разуму.

За этим скрывается действительность, которая иногда стихийно открывается святому, духовидцу, но которая может быть раскрыта и при помощи магических манипуляций. Ибн Хальдун ни в коем случае не отрицает наличие такой действительности. Что он отрицает, так это утверждение современного суфизма дервишей, что можно стать ясновидящим, не соблюдая законов шариата. Это самомнение, а не ясновидение само по себе и космологический порядок, скрытый под поверхностью явлений, доступных чувствам, отвергает он в своих сочинениях, направленных против суфизма дервишей. И во «Введении» Ибн Хальдун пишет, что в суфизме с некоторого времени принято разбирать учение о единственности бытия и о том, что святым присуща божественная сущность. Так как в Северной Африке ожидаемый человек, который будет олицетворять самое совершенное воплощение божественного, называется именем «Фатими», заимствованным из шиитской эсхатологии, то Ибн Хальдун предполагает сильное влияние сторонников партии Али на тогдашних суфиев129. В тринадцатом и четырнадцатом столетиях были действительно отдельные люди, которые воспользовались ожиданием того спасителя и объявили себя «Фатими», соответственно, и последним правителем. Они все, как замечает Ибн Хальдун, должны были потерпеть неудачу, так как у них не было поддержки сильного солидного общества. К тому же ни при наследниках Фатимы, дочери Пророка, ни при Курейшитах вообще не было заметно чувства солидарности; другие народы теперь одухотворены таким ощущением130. Уже в 1377 году Ибн Хальдун, видимо, имел в виду тюрков, так как он изложил это Тимуру двадцать четыре года спустя. В этой связи следует вспомнить также о распространенном в исламской историографии представлении, что Чингисхан был не только завоевателем, но и законодателем.

Если хочешь понять ход истории, восхождение могущественных династий, нужно связать предсказания будущих событий, возмутителя на северо-востоке, о котором было извещено союзом Юпитера и Сатурна в десятом знаке зодиака, с другими, доступными пониманию данностями; только из обобщения таких компонентов вытекает возможность понимания, которое в этом случае рассматривает также и знаки из области сокровенного. Каким бы путем ни передавалось-представление о событиях космоса, сокрытых от органов чувств — будь то творение Бога или дополнение его существования — это представление содержит неоценимую познавательную ценность. Во «Введении» Ибн Хальдун описывает некоторые методы, которые — наряду с непроизвольными видениями и снами — могут дать человеку такое представление.