Римская история в лицах

По окончании срока консульских полномочий Помпей как-то вдруг оказался не у дел. Отправиться наместником в провинцию казалось ему ниже его достоинства, тем более что возможность наживы его никогда особенно не волновала. Война в Азии против Митридата, о которой читателю еще предстоит многое узнать, казалась в тот момент почти оконченной. Самолюбие мешало Помпею вернуться к рядовой гражданской деятельности — хотя бы в сенате, куда он автоматически вступал после сложения обязанностей консула. После окончания консульского срока...

«Красс, — свидетельствует Плутарх, — не изменил прежнего образа жизни, что же касается Помпея, то он теперь избегал брать на себя защиту граждан в суде, мало-помалу оставил форум и редко посещал общественные места...

Охотнее всего Помпей появлялся в сопровождении многочисленной толпы клиентов, думая, что придает себе этим важности и величия; он был убежден, что слишком частое и близкое общение с народом может умалить его достоинство». (Там же, XXIII)

Защитники интересов народа добились своего: права народных трибунов и раздача хлеба были восстановлены. Вождя, подобного Гаю Гракху у них нет, но и Помпей им больше не нужен (да они его и опасаются). Сенаторам возомнивший о себе недавний триумфатор тем более ни к чему Через Красса они заигрывают с богатой верхушкой всадничества и публиканами. На три года Помпей исчезает с политической арены Рима.

О нем вспоминают лишь в 67-м году при обстоятельствах критических, угрожающих самому существованию Города. Эта угроза проистекает из небывалого засилья и дерзости пиратов. Междоусобицы в Италии, потом военные действия в Испании и Азии заставили римлян ослабить охрану морских путей. Пиратский промысел начал бурно расцветать. Добыча была легкой, а риск — небольшим. Немало еще недавно солидных, состоятельных, а иногда и знатных граждан, либо из корысти, либо в силу политических преследований, вступили на борт разбойничьих кораблей. Это были по большей части легкие и быстроходные суда, предназначенные специально для такого промысла. Число их в ту пору перевалило за тысячу. Главная база пиратов находилась в Киликии — небольшом государстве на юге Малой Азии (на средиземноморском побережье нынешней Турции).

Пираты не только захватывали грузы торговых кораблей, но и совершали опустошительные набеги на острова и прибрежные города, особенно италийские. Уводили и продавали в рабство мирных жителей. Из-за перебоев в заморской торговле цены на хлеб повысились чрезвычайно. В 74-м году против пиратов сенат направил претора Марка Антония (отца будущего соратника Юлия Цезаря). Пираты разгромили его флот, пленили самого претора и дочиста разграбили торговую базу Рима на острове Делос. В своей наглости они уже отваживались заходить в устье Тибра — только что не поднимались по нему до стен города.

Морская блокада Рима становилась опасной, и это заставило вспомнить о Помпее. Трибун Авл Габиний предложил поручить герою Африканской и Испанской войн главное командование на всем Средиземном море от Геркулесовых столбов до Сирии, подчинив ему десятимильную береговую полосу во всех подвластных Риму прибрежных провинциях и краях. Закон Габиния обязывал выдать Помпею деньги для немедленного набора войска и снаряжения двухсот боевых кораблей.

Все это было открытым покушением на прерогативы сената, и, разумеется, не было им одобрено. Тем не менее, Габиний внес свой проект закона на рассмотрение в Собрание народа, где все чрезвычайные полномочия главнокомандующего были с надеждой и великим воодушевлением утверждены. Помпею даже удалось вопреки сенату добиться более чем удвоения предоставляемых в его распоряжение сил. Так что он получил право и средства, чтобы снарядить 500 кораблей и набрать 120 тысяч человек пехоты.

Всю акваторию Средиземного моря Помпей разбил на тринадцать районов и в каждом сосредоточил определенное число военных судов. Затем начал систематическую охоту за пиратами. За сорок дней ему удалось очистить от них все море. Сумевшие спастись пиратские корабли укрылись в бухтах Киликии. Помпей самолично, во главе эскадры из шестидесяти крупных военных судов, атаковал их там. Многие пираты сдались без боя римскому главнокомандующему. Другие, запятнанные особо гнусными преступлениями, решились на морское сражение, которое Помпей выиграл, а потом пытались обороняться в своих крепостях. Где осадой, а где штурмом оборона эта была повсеместно сломлена. Вместо предоставленных ему для войны с пиратами трех лет, Помпей, благодаря продуманной организации, сумел покончить с морским разбоем за три месяца. Полностью и надолго! Он казнил многих, но далеко не всех, захваченных им злодеев. Около двадцати тысяч бывших пиратов были им поселены (и наделены землей) вдали от моря — в маленьких, почти безлюдных городках Киликии и Ахайи (в Греции). По тогдашним меркам Помпей обошелся с побежденными пиратами весьма великодушно. Плутарх утверждает, что:

«Помпей исходил из убеждения, что по природе своей человек никогда не был и не являлся диким, необузданным существом, но что он портится, предаваясь пороку вопреки своему естеству, мирные же обычаи и перемена образа жизни и местожительства облагораживают его». (Там же, XXVII)

У нас нет уверенности в том, что историк имел достаточные основания приписать Помпею столь возвышенные мысли. Но, во всяком случае, его действия следует признать разумными и гуманными. Кстати сказать, такое признание, как мы увидим, будет вполне справедливым и в отношении его последующих распоряжений в завоеванных провинциях.

А пока что победитель пиратов даже не успевает вернуться к своим пенатам. В то время как он объезжает с инспекцией города Киликии, Народное собрание в Риме, по предложению трибуна Манилия, принимает решение о назначении Помпея главнокомандующим в Азии на войне против Митридата (с сохранением за ним командования и на море). Фактически это означало подчинение ему всей военной мощи Римской державы. Сенат и римский нобилитет не посмели возражать против нового возвышения любимца народа. Цицерон, который в этом году был избран претором и в таком качестве имел право обращаться с речью к Народному собранию, горячо выступил в поддержку закона Манилия. Взаимоотношения Цицерона и Помпея будут далее немало нас занимать. Поэтому я воспользуюсь моментом, чтобы процитировать короткий фрагмент из этой речи:

«О, если бы к вашим услугам, квириты, было так много храбрых и честных мужей, что вам было бы трудно решить, кому именно можно поручить столь важную задачу и ведение столь трудной войны! Но теперь, когда Гней Помпей является единственным человеком, мужеством своим затмившим не только своих современников, но также и тех, о ком повествуют преданья старины, что может при решении этого вопроса вызывать сомнения у кого бы то ни было?» (Цицерон. Речь о предоставлении империя Гнею Помпею. X, 27)

Пока в Киликию плывет письмо о новом назначении Помпея, мы можем проследить за цепью событий в Азии, предшествовавших постановлению Народного собрания. Во-первых, я должен рассеять недоумение внимательного читателя, который, быть может, вспомнил оброненное выше замечание о том, что к окончанию консульского срока Помпея война с Митридатом казалась законченной. Это — только казалось, на самом деле до конца войны было еще далеко. Кроме того, нам сейчас предстоит познакомиться со вторым героем этой главы — очень незаурядным современником и оппонентом Помпея — проконсулом Луцием Лукуллом.

Луций Лициний Лукулл родился в 117-м году в знатной патрицианской семье. Он является третьим по счету государственным деятелем, известным нам под этим полным именем. Дед его был консулом, а отец — наместником в Сицилии. Последняя должность всегда была очень доходной, а родитель Лукулла младшего был, видимо, весьма корыстолюбив, если не того хуже. Плутарх даже утверждает, что он был изгнан из Рима за присвоение казенных денег. Однако упоминания о конфискации нет, и надо думать, что последний из трех Луциев Лукуллов унаследовал очень крупное состояние. Это следует отметить. Бытует представление о Лукулле как о богаче и кутиле — «Лукулловы пиры», «Лукулловы сады» и проч. Все это относится к последним годам его жизни. О них речь еще впереди. Но когда читатель будет знакомиться с биографией Лукулла-полководца, то может заподозрить, что тот свои богатства награбил в Азии. По-видимому, это предположение ошибочно. Разумеется, захватывая сокровищницы азиатских владык и наделяя своих солдат, Лукулл не забывал и себя. Но это было в пределах общепринятой «нормы». Никаких указаний на мздоимство, вымогательство или присвоение несметных богатств в жизнеописании Лукулла у Плутарха мы не находим. Кроме одной фразы, принадлежащей интригану Клодию, который, стараясь возмутить солдат Лукулла, говорил им, что...