Партия эсеров. От мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции

Уже на I съезде партии эсеров раздавались голоса с требованием исключить из программы всю теоретическую и вводную часть, так как в ней имеются элементы марксизма. А позже, в 1918 г., эсер Трутовский писал: «Нам необходимо… переработать соответствующую часть программы в смысле освобождения от того марксистского духа, которым она проникнута, и для придания ей действительно творческого характера» ⁷⁵. Его соратник Голубовский предлагал устранить из теоретической части «остатки марксистской догматики, влияние которой заметно в ряде утверждений программы, в частности в противоположении принципа развития производительных сил («рост населения и потребностей») идеологическому фактору («рост власти человека»), в невольном, быть может, фетишизировании гипотезы диалектического развития капитализма (концентрация, пролетаризация, пауперизация и пр.)» ⁷⁶.

Но если накопление богатства на одном полюсе и нищеты на другом не закономерность, а лишь гипотеза, значит, прогрессивное развитие общества возможно без революции, путем «улучшения» капитализма. И вслед за Бернштейном и другими ревизионистами и социал-реформистами эсеры декларировали возможность «совершенствования» капитализма и достижения социалистических целей путем частичных реформ. Они считали, что страхование от безработицы, прогрессивный налог на наследство, кооперация, коммунальная политика — не что иное, как ячейки социализма, вводимые в существующий капиталистический строй ⁷⁷. Аграрная программа социалистов-революционеров предлагала в рамках буржуазного строя и товарного производства изъять землю из товарного оборота ⁷⁸.

Уже в первых наметках своей программы эсеры выставляли требование организации «всевозможных видов общественных соединений и экономических коопераций для постепенного высвобождения крестьянства из-под власти денежного капитала» ⁷⁹. А несколько позже сущность переходного от капитализма к социализму периода эсеры определили как «время органического врастания социалистических принципов в буржуазно-капиталистический строй» ⁸⁰.

У последователей Бернштейна, Давида и Герца эсеры восприняли отрицание общих закономерностей капиталистического развития. Вслед за ними эсеровские идеологи признавали существование лишь национальных типов капитализма и особых законов развития сельского хозяйства, которые якобы ведут к некапиталистической эволюции земледелия. «Законы развития сельского хозяйства, — заявляли они, — совершенно иные, чем в индустриальной (фабрично-заводской) промышленности. Если в индустрии концентрация капитала не только факт, но при условии частной собственности на капитал — закон, если здесь мелкие хозяйства, не выдерживая конкуренции крупных предприятий, поглощаются последними, то в сельском хозяйстве наряду с мелкими погибают и крупные хозяйства, а за счет обоих растет среднее трудовое крестьянское хозяйство» ⁸¹.

Таким образом, мелкобуржуазная, эклектическая программа эсеров представляла собой, по меткому определению В. И. Ленина, «старинное народничество, подновленное модным европейским оппортунизмом» ⁸². Вожди социалистов-революционеров вообще отрицали необходимость единого мировоззрения. Они придерживались своеобразного «мировоззренческого нейтралитета» и проповедовали самую широкую «терпимость» к мнениям и убеждениям членов своей партии. Создавая «синтетическую» программу, в которой было «немножко Канта, немножко Маркса, немножко Михайловского и Лаврова, немножко синдикализма, немножко отсебятины» ⁸³, В. Чернов и его сподвижники рассчитывали удовлетворить всех. А это было не так-то просто, ибо партия, по свидетельству ее основателей, складывалась как «конгломерат совершенно разнородных элементов» ⁸⁴, от полуанархических групп с ярко выраженной тенденцией мелкобуржуазного революционаризма до «Русского богатства» с его стремлением создать легальную, т.е. приемлемую для самодержавия, партию.

Возводя беспринципность в своего рода принцип, выдавая эклектизм за «широту» взглядов и противопоставляя эту «широту» «узости» марксизма, эсеры пытались «прикрыть свое внутреннее бессилие размашистостью порыва, «широтой» программы, сиречь (читай) беспринципным сочетанием самых различных и противоположных программ, одинаково приложимых, именно в силу этого их качества, и к интеллигенции, и к пролетариату, и к крестьянству» ⁸⁵.

Попытка опереться на все классы, так же как и связанный с ней эклектизм, является характерным признаком политического авантюризма, который «не думает о последовательности, стараясь только уловить момент, воспользоваться борьбой идей для оправдания и сохранения безыдейности ⁸⁶. Еще Маркс писал, что «демократ, представляя мелкую буржуазию, т.е. переходный класс, в котором взаимно притупляются интересы двух классов, — воображает поэтому, что он вообще стоит выше классового антагонизма. Демократы допускают, что против них стоит привилегированный класс, но вместе со всеми остальными слоями нации они составляют народ» ⁸⁷.

Перенося классовые различия из производства в распределение, эсеры отрицали наличие какой-либо разницы между пролетариатом и крестьянством, поскольку они, так же как и интеллигенция, живут на средства, заработанные личным трудом. В этом теоретики новой партии следовали за вульгарными социалистами, которые видели отличительные признаки различных классов общества в источниках дохода.

Исходя из принципа «трудовых доходов», эсеры создавали некий триединый класс: крестьянство — пролетариат — интеллигенция. На этот «класс-троицу» и мечтала опереться партия социалистов-революционеров. «Настоящая социалистическая партия, — записано в одном из эсеровских документов, — должна объединить весь рабочий класс — народ: и трудовое крестьянство, и наемных рабочих (пролетариев), и тружеников-интеллигентов, учителей, фельдшеров, докторов, писателей, т.е. всех живущих трудом своим, а не беструдовым доходом» ⁸⁸.

В соответствии со своими субъективно-идеалистическими взглядами на исторический процесс теоретики социал-революционаризма фактически вообще отрицали роль деления общества на классы. Их внимание привлекал не класс, «не богач и не бедняк, не буржуа и не пролетарий, не помещик и не крестьянин, не интеллигент и не дикарь… а каждый из них — постольку, поскольку он есть человеческая личность, способная к непрерывному, всестороннему развитию» ⁸⁹.

В. М. Чернов объявлял человека «мерилом истины». Эмоциональная природа человека, писал он, его потребности, следовательно, субъективная сторона его духа суть настоящие законодатели в области истинного для него, человека ⁹⁰. Что касается «экономических данных», то они имеют «лишь значение негативных, отрицательных условий, ограничивающих… проявление потенций, заключенных в человеческой природе» ⁹¹. Н. Д. Авксентьев выражался прямее. Человек, писал он, создает «свой закон из собственной разумной воли» ⁹².