Еврейские погромы и национализм (СИ)

Такие данные рождают типовые футурологические прогнозы грядущей схватки за ресурсы, в которой носители восторжествовавшей идеологии постмодернизма ни во что не будут ставить человеческую жизнь, которая станет иметь только отрицательную ценность. Энергетический коллапс приведёт к сокрушению государств с отмершей национальной культурой, т.к. с падением их материальной базы рухнут все политические скрепы, а идейного центра собирания нации без соответственной культуры уже не будет, следовательно, каждый будет сам за себя в этой постмодернистской утопии.

Попытка художественного отображения такого представления о недалёком будущем предпринята в британском сериале «Утопия» (2013), в котором идея сокращения численности человеческого населения планеты становится чрезвычайно убедительной и оправданной с сугубо рационалистических позиций.

В этом нет ничего нового, такова логика преобладающей философии для любой эпохи. Антихристианский неоплатонизм эпохи Возрождения пантеизма был основан на антропоцентризме. Безнравственный пантеизм и гуманизм оказываются не просто едины, но и тождественны. Этот пантеизм в результате оказался творчески несостоятелен: гипертрофированный антропоцентризм дал сомнительный титанизм: «обнаруживая несостоятельность эстетической возрожденческой программы, поставившей личность в центре всего мира, деятели Высокого Возрождения разными способами отражают потерю главной опоры в своём творчестве».

Дело в том, что личность тонула в атомистически воспринимаемом мире. Сама материалистическая картина мира говорила не о величии, а о совершенной ничтожности человека. Отсюда вполне выводится и погромная логика: «гибель Савонаролы, сначала повешенного, а потом сожжённого, является для нас символом не торжества Ренессанса, но его глубокой развращённости, его общественно-политического падения». Савонарола «не выносил психологического разврата, возраставшего вместе с гуманизмом» [А.Ф. Лосев «Эстетика Возрождения» М.: Мысль, 1978, с.363, 434, 568, 575].

Эпоха Просвещения заменила Истину на человека, поставила его выше Истины – здесь нашла ключ к погромам и Ханна Арендт. «Ныне мы знаем, что материалисты ликовали лишь по глупости. То, что естественно-научный материализм, «доказывающий» происхождение человека из «ничего», а именно из ничтожной для духа материи, может кончить только нигилизмом, только идеологией, которая прогнозирует уничтожение человека, мог бы понять всякий, кто придерживался европейской философии, которая со времён древних греков отождествила изначальное назначение с главным назначением» [Х. Арендт «Скрытая традиция» М.: Текст, 2008, с.31, 140].

В начале ХХ века в серии повестей и романов, таких как «Смерть Ланде» и «У последней черты», блестящий писатель Михаил Арцыбашев изобразил весь ужас последовательного восприятия нигилистического воззрения, который наводит на человека отчаянную тоску бессмысленности, от которой остаётся только самоповеситься. Расползающийся по Российской Империи лишённый пантеистических вдохновляющих фантазий нигилизм реально приводил к эпидемиям самоубийств среди молодёжи. М.П. Арцыбашев великолепно описал ничтожность и революционных верований интеллигенции – трудно найти у кого-то из писателей более издевательскую подачу интеллигентского самомнения и скудоумия.

Не желая признавать христианские религиозные идеалы с одной стороны, но отстраняясь и от пугающей бездны нигилистической бессмысленности, революционные агитаторы, для розжига энтузиазма брали на вооружение экспансивные обманные идеалы коммунистической утопии, вера в достижимость которой вырастала из пропаганды пантеистического всемогущества человечества.

Выстраивается железная закономерность в том, что спасающиеся от скуки самоповешения фанатики утопического нигилизма пошли вешать своих противников, устраивать перевороты и вербовать сторонников по всему свету, ибо для достижения коммунистической утопии нужна вся сила человеческого божества, возрастающая от меры его коллективистского единства.

Со своей стороны, менее догадливый в расчёте последствий, связь между основной идеей и тотальным террором подметил и Сартр, которого нисколько не пугает, а даже влечёт, что «революции без диктатуры не бывает», «это не случайно, что материализм серьёзен; не случайно и то, что он всегда и везде становится для революционера избранным философским учением» [Ж.-П. Сартр «Дневники странной войны» СПб.: Владимир Даль, 2002, с.661, 670].

Все революции совершались под предлогом высвобождения от деспотизма, но идеология постмодернизма в политике – это высшая степень произвола, выходящая из беспредельности свободы.

В Кампучии полпотовцы убили более 2 млн. кхмеров [В.В. Большаков «Русские берёзы под Парижем» М.: Молодая гвардия, 1990].

В начале 50-х марксист Пол Пот восхищался большевиками, тем что в России, как он писал, «монархия исчезла без следа», сменившись советской демократией. Помимо Сталина, он подражал Тито, не приняв критику «культа личности» в СССР, долго метался между китайскими, вьетнамскими и прочими вариантами социализма [О. Самородний «Пол Пот. Камбоджа – империя на костях?» М.: Алгоритм, 2013, с.52-53].

Сартр заигрывал с левым радикализмом, поддерживал всяческие революционные и террористические акции и организации, за счёт чего попал в довольно-таки гнусные ряды друзей социалистического отечества. Во время его приезда в СССР власти услужливо уделяли ему «очень большое внимание» [Р.Ш. Ганелин «Советские историки: о чём они говорили между собой. Страницы воспоминаний о 1940-х – 1970-х годах» СПб.: Нестор-История, 2004, с.103-104].

Когда Сартра принимали в редакции журнала «Новый мир» он говорил, что видит больше общего, нежели разного, у советских и европейских писателей, и призывал к объединению всех левых сил против наступающего во Франции фашизма де Голля [В.Я. Лакшин ««Новый мир» во времена Хрущёва. Дневник и попутное (1953-1964)» М.: Книжная палата, 1991, с.61].

То, что генерал Шарль де Голль в глазах левых стал фашистом, очень схоже с тем, как враждебный Германии с самого начала оккупации Украины Степан Бандера, арестованный немцами, объявляется нацистом из-за попутной борьбы с советским тоталитарным режимом, совершавшим неимоверно более масштабные преступления, нежели организация Бандеры, и потому заслуживающий пропорционально более сильного осуждения, нежели украинские националисты. Лживая просоветская пропаганда умалчивает о совершении частями РККА, красными партизанами и поляками ровно тех же, ничуть не меньших по тяжести убийств, грабежей, сожжений деревень.

В советском кино начала 60-х также захваливали Сартра («Мой младший брат» по повести Василия Аксёнова). Илья Глазунов написал портрет Сартра и портрет Ленина. Л.Ф. Ильичев, секретарь ЦК по пропаганде, приезжал в редакцию «Известий» Аджубея смотреть их и одобрил – это вскоре после статьи С. Смирнова «Странная судьба одного таланта» о художнике в «Литературной газете» [Д.Ф. Мамлеев «Далёкое – близкое эхо» М.: Вагриус Минус, 2008, с.138].

Журнал Сартра открыто симпатизировал Китаю с его новейшими рекордами коммунистической тоталитарной преступности. Вплоть до 1968 г. Сартр поддерживал СССР – до мятежа в Чехословакии [С.И. Дудник «Маркс против СССР» СПб.: Наука, 2013, с.140, 156].

В те же годы в ходе «культурной» революции в Китае молодёжь, преимущественно школьники, устраивала массовые погромы, арестовывая и убивая учителей и интеллигенцию. В Шанхае за август и сентябрь 1966 г. погибло 1238 человек, в Пекине – 1772 человека [А.В. Панцов «Дэн Сяопин» М.: Молодая гвардия, 2013, с.302].

В те годы раскидистого международного студенческого терроризма Сартр «заходит в прославлении насилия гораздо дальше, чем Сорель». Согласно всей революционной традиции, человек обретает свободу только через насилие [Х. Арендт «О насилии» М.: Новое издательство, 2014, с.18].

Революционный культ действия вызывает тягу уничтожать существующее. Либералы определяют фашизм как всё плохое и потому не признают возможности обнаружить, что сами одобряют принципы, относящиеся к фашизму. «Главный недостаток такого понимания фашизма заключается в том, что ему придается правый уклон, в то время как он всегда был и остается левым явлением». В 1960-е «безумие, жестокость и тоталитаризм вошли в моду. Бандиты и преступники стали героями», «20 процентов американских студентов отождествляли себя с Че Геварой». Подобно фашистам, бунтующие студенты «разбивали окна, уничтожали чужую собственность и терроризировали буржуазию» [Д. Голдберг «Либеральный фашизм» М.: Рид Групп, 2012, с.14-15, 186, 204].