Александр I и Наполеон

20 апреля во дворе Фонтенбло, который с тех пор называют «Двором прощания», Наполеон простился со своей гвардией. «С такими людьми, как вы, я еще мог бы сражаться против ополчившейся на нас Европы, — сказал он. — Но часть наших войск изменила нам, а я не хочу междоусобной войны, она была бы бедствием для Франции <…> Обо мне не жалейте. У меня есть миссия: рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами совершили. Прощайте, дети мои! Я хотел бы обнять и поцеловать всех вас, но, по крайней мере, поцелую ваше знамя…» Преклонившись перед знаменем, Наполеон поцеловал его и ушел. Гвардейцы провожали его глазами, полными слез. Многие рыдали, как дети. А в далеком Лондоне величайший поэт страны, для которой Наполеон был главным врагом, Джордж Байрон писал другу: «Увы, мой бедный маленький кумир, Наполеон, сошел с пьедестала <…> Это способно исторгнуть слезы расплавленного металла из глаз Сатаны»…

3 мая 1814 г. Наполеон прибыл на Эльбу. После стольких лет владычества чуть не над всей Европой теперь он владел кукольным государством в 223 кв. км. «Цезарю подарили державу Санчо Пансы!» — восклицают французские историки. Союзники разрешили Наполеону взять с собой генералов А. Друо, П. Камбронна, А. Бертрана, несколько слуг и батальон Старой гвардии (400 «ворчунов»). Приезжали к нему на Эльбу «мама Летиция», сестра Полина, Мария Валевская со своим и его четырехлетним сыном. Но Мария Луиза, хотя он заранее приготовил для нее и «римского короля» лучшие комнаты в своем палаццо, не приехала. Не могла приехать к нему и Жозефина. В те дни, когда он уезжал на Эльбу, она заболела и 29 мая. умерла. Ее врач потом так объяснит ему причину ее болезни и смерти: «Горе, тревога, тревога за вас».

С первых же дней на острове Наполеон, как бы отряхнув с себя ипохондрию, развил бурную деятельность: осмотрел каждую деревеньку, разыскал и провел в главный город острова (Порто-Феррайо) новый, лучший источник питьевой воды; начал мостить улицы, исправлять старые и проводить новые дороги; осушил болотистую равнину на юге; загорелся идеей наладить образцовое хлебопашество, рыболовство, производство оливок. Английский комиссар Н. Кэмпбелл назвал его «perpetuum mobile».

Но куда больше Эльбы интересовала ссыльного императора Франция. Вести оттуда шли к нему разными путями — и явно, и скрытно. Он знал, что ограниченный и дряхлый подагрик, состарившийся в двадцатилетних скитаниях по феодальным приютам, Людовик XVIII и его столь же недалекий, но гораздо более злобный и мстительный брат, граф д'Артуа (будущий Карл X), хотя и не рискнули отменить Кодекс Наполеона, поощряли реваншизм эмигрантов. Эти последние заняли почти все места в управлении страной, допуская к себе в компанию лишь самых одиозных из наполеоновских служак. Так, военным министром был назначен генерал П. Дюпон, ранее судимый за капитуляцию при Байлене, а министром полиции — Л. Бурьенн, уволенный Наполеоном с государственной службы за казнокрадство и взяточничество. Роялисты громко требовали возврата к феодальному прошлому. Армия как любимое детище Наполеона подвергалась унижению, ее трехцветное знамя было заменено дореволюционным белым. Словом, Бурбоны, по крылатому выражению кого-то из современников (среди них называют и Наполеона, и Талейрана), «ничего не забыли и ничему не научились». Поэтому они так быстро восстановили против себя большинство нации.

Тем временем европейские монархи — победители Наполеона съехались на международный конгресс в Вену, чтобы переделить освобожденную от Наполеона Европу. Венский конгресс (сентябрь 1814 г. — июнь 1815 г.) стал самым представительным в истории дипломатии и остается таковым доныне: Европа прислала туда глав 216 государств (сегодня столько их нет во всем мире), а именно: двух императоров, пять королей и 209 государей княжеского достоинства. Впрочем, две сотни карликовых княжеств, герцогств, курфюршеств были статистами. Все дела на конгрессе решал квинтет великих держав — России, Англии, Австрии, Пруссии и принятой в их среду королевской Франции. Внутри квинтета главную роль взял на себя Александр I. В отличие от других монархов, которые вверили дипломатическую канитель своим министрам, а сами предались развлечениям, царь занимался делами так, что о нем говорили: «Он хочет сам быть своим представителем».

Разумеется, Александр, будучи верен себе, не отставал от «братьев»-монархов и в развлечениях, особенно он любил общество красивых женщин. Хотя Вена, принявшая в те дни до 100 тыс. гостей, напоминала вавилонское столпотворение, там, пожалуй, не было ни одной красавицы, которую царь не заметил бы и обошел вниманием. Больше других заинтересовала царя княгиня Е.П. Багратион (урожденная Скавронская), давно, еще до 1812 г. оставившая своего героического мужа и державшая в Вене свой салон. Александр стал ее «интимным другом», но, как полагали австрийские соглядатаи, ради того, чтобы узнавать от нее секреты другого ее «интимного друга» — Меттерниха. Кроме женщин, развлекал Александра и экзотический подарок Франца I — говорящий скворец, который, едва увидев царя, принимался кричать: «Да здравствует Александр! Да здравствует Александр!»

И все-таки царь успевал вникать в работу конгресса, причем твердо стоял на одной позиции: герцогство Варшавское должно быть присоединено к России. «Я завоевал герцогство, и у меня есть 480 тыс. солдат, чтобы его защитить», — заявил он Роберту Каслри. Тот возразил, что Англия не хотела бы видеть в лице Александра «нового Наполеона». Англию поддержала Австрия. Пруссия соглашалась с Россией, но при условии, что Россия поможет ей заполучить Саксонию. Против этого выступили и Англия, и Австрия, и примкнувшая к ним Франция. Европейская коалиция, выдержавшая победоносную войну, теперь могла распасться из-за дележа добычи.

Александр I, не желая уступать, пошел на шантаж. Он стал показываться в обществе под руку с пасынком Наполеона Евгением Богарне и пугал союзных дипломатов призраком самого императора: «Если они меня принудят, то против них можно выпустить чудовище!» Был момент, когда царь даже вызвал на дуэль Меттерниха, но тот как истый дипломат уклонился от вызова. Видя, что силовой нажим ничего не дает, Александр сманеврировал, дабы перетянуть на свою сторону Францию. Он предложил Людовику XVIII женить его племянника герцога Ш.Ф. Беррийского на вел. кн. Анне Павловне (той самой, в руке которой было отказано Наполеону). Однако Талейран отговорил Людовика от русского брака, поскольку внутри 6-й коалиции уже был оформлен тройственный антирусский военный союз. 3 января 1815 г. Каслри, Меттерних и Талейран подписали секретную конвенцию, согласно которой Англия, Австрия и Франция обязались выставить против России и Пруссии по 150 тыс. солдат. Главнокомандующий войсками трех держав кн. К.Ф. Шварценберг уже начертал план военных действий, которые решено было открыть к концу марта.

В такой обстановке вечером 6 марта хозяева и гости Венского конгресса развлекались на очередном балу. В разгаре веселья среди танцующих вдруг началась паника. Засуетились государи, царедворцы, дипломаты и генералы. На Фридриха Вильгельма III было жалко смотреть. «У императора Александра, — вспоминала очевидица, графиня Э. Бернсторф, — лицо сделалось желтым, как лимон». Только что примчавшийся курьер привез невероятную весть: Наполеон покинул Эльбу и высадился во Франции…

Да, аналитически сопоставив неприятие Бурбонов во Франции и распри внутри 6-й коалиции, Наполеон усмотрел в этом для себя шанс к возвращению на политическую авансцену и принял дерзкое решение: вернуть себе трон. Он взял с собой помощников, друзей, солдат эльбского гарнизона и батальон своих «ворчунов» (всего—1100 человек), 26 февраля 1815 г. отплыл с Эльбы, счастливо, как в давние дни египетского похода, миновал цепь сторожевых кораблей и 1 марта причалил к французскому берегу в бухте Жуан. Первым встретил его радостными криками какой-то крестьянин. «Ну, вот и подкрепление!» — воскликнул Наполеон.

То, что произошло затем, с 1 по 20 марта, и что историки назовут «полетом орла», весь мир воспринял как чудо. Действительно, такого не было в мировой истории никогда — ни раньше, ни позже: безоружный человек во главе горстки людей, не сделав ни одного выстрела, «только шляпой помахав» (выражение О. Бальзака), за 20 дней положил к своим ногам великую державу.