Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Как только начальство покидало актовый зал, празднование «Татьяны» переходило непосредственно в руки молодежи. По свидетельству П. Иванова, автора книги «Студенты в Москве», это выглядело так:

«Откуда-то сзади доносятся отдельные голоса:

– Gaudeamus [12], Gaudeamus!

Эти крики растут. Постепенно заполняют всю залу.

– Gaudeamus! Gaudeamus!

Музыка играет Gaudeamus.

– Ура! Ура!

Поднимается рев. Невообразимый шум. Своевольный дух вступает в свои права. Опьянение начинается.

Gaudeamus играют раз, два, три...

Далее дело переносится в трактиры, в пивные, в рестораны средней руки... Теперь все сводится к одному: подготовить почву для праздника своевольного духа. Нет денег, чтобы опьянить себя благородным шампанским. Пьяная водка и мутное пиво – два напитка Татьянина дня».

Выпускники, достигшие «степеней известных» – юристы, врачи, профессура – собирались на совместные обеды в фешенебельных ресторанах. Адвокаты, например, традиционно предпочитали «Прагу». Но все же главным центром веселья в начале XX века был ресторан «Эрмитаж».

«К 6-ти часам вечера толпы студентов с песнями направляются к „Эрмитажу“, – продолжал П. Иванов описание Татьяниного дня. – Замирает обычная жизнь улиц, и Москва обращается в царство студентов. Только одни синие фуражки видны повсюду. Быстрыми, волнующимися потоками студенты стремятся к „Эрмитажу“ – к центру. Идут группами, в одиночку, толпами, посредине улицы. Встречные смешиваются, группы примыкают к толпе.

Толпа растет, расширяется. Впереди ее пляшут два студента, и между ними женщина машет платочком. Все трое выделывают отчаянные па. Сзади толпа распевает хаотическую песню.

Но вот «Эрмитаж». До 5 час. здесь сравнительно спокойно. Говорят речи, обедают. К 5 час. «Эрмитаж» теряет свою обычную физиономию. Из залы выносятся растения, все, что есть дорогого, ценного, все, что только можно вынести. Фарфоровая посуда заменяется глиняной. Число студентов растет с каждой минутой. Сначала швейцары дают номерки от платья. Потом вешалок не хватает. В роскошную залу вваливается толпа в калошах, фуражках, пальто. Исчезают вино и закуска. Появляются водка и пиво. Поднимается невообразимая кутерьма. Все уже пьяны. Кто не пьян, хочет показать, что он пьян. Все безумствуют, опьяняют себя этим безумствованием. Распахиваются сюртуки, расстегиваются тужурки. Появляются субъекты в цветных рубахах. Воцаряется беспредельная свобода. Студенты составляют отдельные группы. В одном углу малороссы поют национальную песню. В другом – грузины пляшут лезгинку. Армяне тянут «Мравалжамиер»... В центре ораторы, взобравшись на стол, произносят речи – уже совсем пьяные речи. Хор студентов поет Gaudeamus... Шум страшный. То и дело раздается звон разбитой посуды. Весь пол и стены облиты пивом...

За отдельным столом плачет пьяный лохматый студент...

– Что с тобой, дружище?

– Падает студенчество. Падает, – рыдает студент.

Больше ничего он не может сказать.

– На стол его! На стол! Пусть говорит речь! – кричат голоса.

Студента втаскивают на стол.

– Я, коллеги, – лепечет он, – студент. Да, я студент, – вдруг ревет он диким голосом. – Я... народ... я человек...

Он скользит и чуть не падает.

– Долой его! Долой! – Его стаскивают со стола.

– Товарищи, – пищит новый оратор, маленький юркий студент, – мы никогда не забудем великих начал, которые дала нам великая, незабвенная Alma mater...

– Браво! Брависсимо! Брависсимо! Качать его! Качать!

Оратора начинают качать. Он поливает всех пивом из бутылки.

– Господа, «Татьяну», – предлагает кто-то. Внезапно все замолкают. И затем сотни голосов подхватывают любимую песню:

– Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна. Вся наша братия пьяна, вся пьяна, вся пьяна...

В Татьянин славный день...

– А кто виноват? Разве мы?

Хор отвечает:

– Нет! Татьяна!

И снова сотни голосов подхватывают:

– Да здравствует Татьяна!

Один запевает:

– Нас Лев Толстой бранит, бранит

И пить нам не велит, не велит, не велит

И в пьянстве обличает!..

– А кто виноват? Разве мы?

– Нет! Татьяна!

– Да здравствует Татьяна!

Опять запевают:

– В кармане без изъяна, изъяна, изъяна

Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.

Все пустые кошельки,

Заложены часы...

– А кто виноват?.. и т. д.

В 9 часов Эрмитаж пустеет. Лихачи, «ваньки», толпы студентов пешком – все летит, стремительно несется к Тверской заставе – в «Яръ» и «Стрельну», где разыгрывается последний акт этой безумной феерии. Там в этот день не поют хоры, не пускают обычную публику, закрывают буфет и за стойкой наливают только пиво и водку прямо из бочонков.

В «Яре» темп настроения повышается. Картина принимает фантастическую окраску. Бешенство овладевает всеми. Стон, гул, гром, нечеловеческие крики. Каждый хочет превзойти другого в безумии. Один едет на плечах товарища к стойке, выпивает рюмку водки и отъезжает в сторону. Другие лезут на декоративные растения. Третьи взбираются по столбам аквариума вверх. Кто-то купается в аквариуме.

Опьянение достигло кульминационной точки...

Вдруг раздаются бешеные звуки мазурки. Играет духовой оркестр. Музыканты дуют изо всех сил в инструменты, колотят молотками в литавры... Здание дрожит от вихря звуков. И все, кто есть в зале, бросаются танцевать мазурку. Несутся навстречу друг к другу в невообразимом бешенстве...

И это продолжается до 3—4 часов ночи. Потом студенты едут и идут в город. Иногда устраивают факельное шествие со свечами до Тверской заставы. И опять песни. Оргия песен...»

В книге «Москва и москвичи» В. А. Гиляровский отмечал, что вместе со студентами в «Эрмитаже» праздновали Татьянин день либеральные профессора, писатели, земцы, адвокаты. Они занимали отдельные кабинеты, но любили выходить в зал, чтобы пообщаться с «незнакомым племенем». В обычае подвыпившей молодежи было водружать любимых наставников на столы и требовать произнесения речей. В воспоминаниях писателя А. В. Амфитеатрова приводится одна из них, произнесенная профессором А. Н. Маклаковым:

– Владимир Святой сказал: «Руси есть веселие пити». Грибоедов сказал: «Ну вот, великая беда, что выпьет лишнее мужчина?» Так почему же и нам, коллеги, не выпить в наш высокоторжественный день во славу своей науки и за осуществление своих идеалов? И мы выпьем! И если кого в результате постигнет необходимость опуститься на четвереньки и поползти, да не смущается сердце его! Лучше с чистым сердцем и возвышенным умом ползти на четвереньках по тропе к светлым зорям прогресса, чем на двух ногах шагать с доносом в охранку или со статьею в притон мракобесия [13].

Призывы к свободе вызывали у слушателей такой восторг, что они подхватывали ораторов на руки и принимались качать. Побывав в руках студентов, профессор зачастую оказывался в разорванном костюме, а то и получал телесные повреждения.

Упоминание Л. Н. Толстого в студенческом гимне связано с его статьей, опубликованной в 1889 году буквально накануне Татьяниного дня. В ней великий писатель призвал молодежь опомниться и не превращать праздник просвещения в подобие престольных праздников в глухих деревнях, где задавленные нуждой крестьяне от безысходности напиваются до скотского состояния. В 1910-е годы, поддерживая линию Толстого, Городская дума предлагала студентам в Татьянин день вместо пивных посетить антиалкогольный музей, располагавшийся возле Никитских Ворот.

Характерную реакцию молодежи на призыв «яснополянского пророка» описал А. В. Амфитеатров: