Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

На полтора года его хватило, дойти до Волги. А дальше что? Наверняка на этом кончится вражеское шествие. Отсюда пойдет начало его краха. Наконец сложилась обстановка в нашу пользу. Попытка выручить своих под Сталинградом не удалась ему. Мало того, размололи отборную группировку Манштейна и 3-ю румынскую армию. Сейчас предстоит разгром окруженной группировки немцев под Сталинградом, в исходе которого нет сомнений. Из котла ему уже не выбраться. В этой операции будет участвовать и наша бригада. Приятно сознавать, что такие времена, наконец, настали и мы причастны к этому.

Хорошая стоит зима по нашим меркам. И мороз крепкий, и снег обильный, и солнце яркое, но холодное. Суровая, нам привычная зима. В валенках хорошо — ногам тепло, но телу холодно. Полушубки выдали только водителям и части ремонтников. Долго находиться на улице в шинели невозможно — мороз быстро добирается до косточек и ломает их. Теплых квартир нет, и не ждут нас. В движении, в работе холод переносится легче. Говорят, что нельзя привыкнуть к голоду, но и трескучие морозы — тяжелое испытание. Наши люди в какой-то мере все же привычны к такой погоде, а при хорошем настроении и морозы не настолько уже страшны. А настроение у людей хорошее. Еще бы! Гоним и добиваем врага.

Во время завтрака командир и новый политрук посетили место приема пищи личным составом возле кухни. Командир поздравил всех с Новым годом и пожелал, чтобы 1943 год стал годом разгрома врага. В ответ нестройно, но бодро прозвучало: «Смерть врагу!», «Смерть немецким оккупантам!», «Даешь победу!», «Победа, победа!». Они ушли к себе в отапливаемую летучку.

Хорошо посидели вчера вечером. Разошлись далеко за полночь. Каждый что-то принес. Столик был маленький — столбик, вкопанный в землю, и крышка на нем. Не все поместилось. Сидели на нарах, скамейке. Хотели начать «пир» перед самым началом нового года, но Наумов не смог выдержать, стал настаивать, чтоб наливал, и я разлил содержимое своей пол-литровой посудинки на восемь кружек. Начались тосты за старый год, чтобы все наши беды остались в нем, и, конечно, за победу.

Говорили кто о чем. Начали с мировой политики, о союзниках, что проститутки они — все виляют с открытием второго фронта, затягивают, чтобы мы ослабли к тому времени. Говорили о делах нашего фронта, о бригаде и нашей роте. Перешли к семьям нашим — бедолаги они, как им трудно. И конечно, не обошли женский вопрос в целом и в частности. Подняли тост, чтобы этот новый, 1943 год стал годом изгнания немецко-фашистских захватчиков из нашей страны. Это было заветной мечтой каждого из нас. Разошлись под утро.

До обеда сходил в медсанвзвод поздравить коллег с Новым годом. Нечего было взять с собой для женщин. Выручил Бяширов. Дал нераспечатанную пачку трофейных галет. Пошел хоть не с пустыми руками. Первой в медсанвзводе встретилась Шура Ладна, медсестра. Поздравил ее с Новым годом и преподнес пакет с галетами, сказав при этом:

— Для всех девчат.

— Тогда пошли пить чай. Прошу в нашу келью.

— Спасибо, Александра Батьковна. Разрешите, поздравлю мужиков с Новым годом и через пару минут зайду к вам. Пока передайте женщинам привет.

— Ждем, — махнула она мне рукой и пошла в пристройку, в комнату, в которой разместились женщины.

Мужчины сидели в комнате кто где: на двух кроватях, табуретках, ящиках. В углу стояли носилки. На одних носилках лежали ватные конверты. Возгласами приветствия встретили меня — обрадовались новому человеку. Были здесь Гасан-Заде, Модзелевский, Шепшелев, Иванов, два красноармейца — санитары. Видно, что были навеселе и о многом переговорили. Поздравил всех с Новым годом и пожелал, чтоб он стал годом окончания войны.

— А подарки какие принес? — спросил Модзелевский.

— А вы что принесли? — спросил я его.

— Требование на спирт, и выставляю его на этот стол.

— Думаю, что ты не будешь меня уговаривать подписать это требование, — обратился ко мне Гасан-Заде.

— Не стану.

— Молодец! Вот учитесь! Самый молодец из всех молодцов. И не зря люблю его. Спасибо. Хотел отдохнуть. Пришли ко мне и за горло берут. Подпиши, подпиши. Они хотят, чтобы я их вывел из строя. Могу ли я это сделать? Нет. Молодец, что меня поддержал. Надеюсь, что не принес заявку на спирт?

— Нет, и не думал. Хотя на всякий случай заготовил.

Взрыв хохота потряс домик. Не смеялся Гасан-Заде.

— Вот! — указал он на меня. — Такой же вымогатель, как все, только более хитрый.

— Как же без подарка? — опять обратился ко мне Модзелевский.

— Нес подарок, но встретил женщин и отдал им. Сладкое, вкусное — новогоднее.

— Учитесь! Настоящий мужчина, как у нас на Кавказе.

— Тогда пойду к девчатам, идемте со мной чай пить.

— Иди сам. Нам они уже не в интерес, приелись, — бросил Шепшелев.

Я пошел к женщинам. За мной никто не последовал.

— Вот и гость — хозяин подарка. Принимайте, — встретила Шура, и ко мне: — Они все истомились от желания узнать, кто нам прислал подарок.

Там застал, кроме Шуры, Майю и Любу Большакову. Комната так же была завалена, но лучше отапливалась. Отдыхали, приходили в себя после пережитого кошмара боевых действий. Обрадовались встрече, что остались в живых, как добавили — пока в живых. Поздравил всех с Новым годом, пожелал быстрейшего окончания войны, остаться в живых, встретиться с родными, выйти замуж за любимых и заняться чисто бабьим делом — нарожать побольше детей, в которых будет большая нужда после такой войны.

Шура первая отозвалась, сказала, что за ней дело не станет, постарается в этом смысле. Я недобрым делом подумал, что у нее уже ничего не получится после такого хоровода вокруг нее. Мне пожелали вернуться к родным и так же активно участвовать в пополнении населения страны. Большакова поставила на ящик из-под медикаментов банку мясной тушенки, рыбные консервы, сухари, налила миску с тепловатой водой из чайника для их размачивания. Хитро улыбаясь, водрузила рядом маленький пузырек со спиртом, оправдывалась, что больше нет, — хотя бы символически отметить наступивший Новый год. Предложили мне разлить спирт почти по каплям в армейские кружки.

Каждый разбавил по своему усмотрению водой и после тоста выпили. Вспомнили погибших коллег и воинов бригады, нашедших вечное пристанище в приволжской земле. Вспомнили боевые эпизоды последних недель, родных и близких, о судьбе которых мало что знали, погоревали о женской судьбе на фронте. Попили кипяток с галетами. Так отметили с коллегами первый день нового, 1943 года.

Вскоре стал прощаться. Я попросил Майю проводить меня и заодно прогуляться, но она отказалась, сказала, что устала и хочет просто полежать или «провалиться в бездну, до того тошно на душе». Вдруг вскочила, махнула рукой. «Подождите! Пройдусь, девочки, прогуляюсь с кавалером, все-таки наступил новый год! Грех отказываться. Нельзя это делать в первый день нового года — еще старой девой останусь. Вы не раздумали? Ваше приглашение остается в силе?» — театрально спросила она меня. «Я жду вас», — ответил и в стиле рыцаря Средних веков снял шапку и склонился в продолжительном и глубоком поклоне. «Извольте подождать меня у крыльца, — продолжала она в том же игривом тоне, указав на дверь, и добавила: — Оденусь потеплее в мою норковую шубу и выйду». Я еще раз поклонился всем. Вслед мне раздался громкий хохот женщин. Как понять этих непредсказуемых в эмоциях и поступках созданий?

Доктор Майя Ванштейн была под грузом личных переживаний: не знала о судьбе отца и своего друга по институту.

…Ждал у крыльца. Ко мне вышла Майя:

— Ну и зима снежная, настоящая новогодняя! Уведите меня хоть на короткое время в снежную карусель от всего этого кошмара: перевязок, крови, людской боли, страданий.

Передо мной стоял на голову ниже меня с тремя кубиками в петлицах старший лейтенант медицинской службы в шапке-ушанке, шинели, стянутой портупеей, в валенках. Во всем этом была женщина, божье творение, не созданное для войны, а предназначенное для жизни, ее продолжения, для радости и счастья.