Пестрые истории

Можно себе представить, в каком душевном состоянии пошли в императорский дворец оторванные от работы или поднятые ото сна государственные мужи. Как знать, чего хочет от них неистовый цезарь: только ли совета, либо и головы тоже. Как пишет Ювенал [81]

На их счастье выяснилось, что речь идет только о рыбе. Только и это оказалось трудным вопросом, вздохнули члены сената с облегчением, когда слова попросил Монтан, гурман и чревоугодник, который был известен тем, что по вкусу устриц мог установить, в каком море они пойманы. Его предложение, наверняка исходившее из идеи щита Минервы, было таково: запекать целиком. А поскольку у поваров нет судка подходящего размера, надо разыскать самых умелых гончаров Рима, чтобы они немедленно изготовили и обожгли обливной судок по длине и толщине рыбины. Vicit digna viro sentencia. Победило мужа достойного мнение.

Последние строки Ювенала подходят почти ко всем безумным цезарям. В их времена ремесло палача стало одним из самых доходных.

У самого Домициана был свой особый каприз: предшествующая казни лицемерная любезность. Один из его любимцев попал под подозрение, и этого было достаточно, чтобы назначить казнь. Но в день перед казнью он был намного более милостив к нему, чем обычно, — усадил рядом в носилках, что было уже великой честью. Фаворит просто распух от удовольствия, а милостивый хозяин смеялся про себя: как будет тот на другое утро удивлен, когда палачи постучатся к нему в дверь. Однажды он очень разозлился на одного сборщика по-датей, но ни за что на свете не дал бы ему почувствовать этого. Более того, позвал его к себе в спальню, усадил на край постели, даже позволил несколько блюд со своего стола отнести домой. И в то время как осчастливленный заранее наслаждался вкусом императорских блюд, Домициан тоже наслаждался сознанием завтрашнего сюрприза, когда бедолага увидит крест и ему сообщат, что по приказу императора его сейчас распнут на нем.

Впрочем, если развить сравнение Грегоровиуса с яйцом, выпиваемым в один глоток, то можно сказать, что поступки и симпатии безумных цезарей были похожи, словно одно яйцо на другое. Дикая жестокость, сумасбродные траты денег, цирковые и гладиаторские бои, чревоугодие, безудержный разврат. Например, Коммод (Луций Элий Аврелий, 161–192; император 180–192), — о котором я не пишу только потому, что не могу сообщить ничего нового о его безумствах, — содержал в своем дворце триста девушек и триста юношей для своих утех.

Даже в кончине императоров поражает сходство: ни один из них не умер естественной смертью.

О конце Калигулы и Вителлия мы уже говорили, из Тиберия вышибли душу горшком; Нерон был вынужден сам перерезать себе горло; Клавдия отравили; Коммода — по подстрекательству его же любовницы — задушили.

Когда же память об этих безумных цезарях стала бледнеть, на шею Риму посадили дурака, безумства которого превосходили все прежние.

Но об этом отдельный разговор.

Придется начать с императора Септимия Севера (146–211, император 193–211), который достойно правил Римом, естественно, пока его не убили. Полагают, что убийцей стал его собственный сын Каракалла (188–217; император 211–217).

Каракалла пока что мог царствовать только наполовину, ему приходилось делить трон с младшим братом Гетой. Однажды во время семейного разговора, на котором, кроме него, присутствовали только мать и брат Гета, он положил конец двойному правлению. Выхватил кинжал, напал на брата и, хотя тот побежал спасаться к матери, беспощадно поразил его. Кровь брызнула на платье матери [83].

Очевидно, что такой дикий зверь мог чувствовать себя хорошо только среди себе подобных. Жил он среди солдат, вместе с ними участвовал в военных походах, с ними праздновал победы, с ними оставался, когда одержавшие победу грабили и убивали всех подряд. Армия наемников, конечно, обожала себе подобного предводителя, который множил свою популярность тем, что без оглядки поднимал им плату в ущерб прочим государственным расходам.

Он тоже был тираном. Его ближайшее окружение постоянно жило в страхе, что он напоит их ядом в кубке с фалернским. Команднр преторианцев Макрин почуял, что со стороны императора повеяло недобрым. Самое лучшее лекарство, подумал он, — это предупредить болезнь. Сговорился с одним преторианцем по имени Марциал, который за казнь своего старшего брата пылал местью к Каракалле. Свой долг он вернул 8 апреля 217 года смертельным ударом кинжала.

Народу Каракалла был противен, при вести о его убийстве никто не возмутился. Впрочем, все уже привыкли, что смена власти происходит именно таким образом, скорее удивлялись, если кто-то из цезарей умирал своей смертью. Сенат повелел разрушить статуи бывшего императора и отверг консекрацию.

А вот легионы… Он был их идолом, этот живущий среди них, делящий с ними ратные труды и радости — сиречь грабежи и убийства — император-сообщник. Они осаждали сенат, дескать, пожалуйте объявить Каракаллу богом.

Отцы народа сдались: ладно, пусть будет богом. И сделали его таковым под именем Divus Antonius Magnus.

Эти подробности нам понадобятся, чтобы понять последовавшее за этим.

Макрин оказался большим мастером лицемерия. На его счастье, Марциала забили до смерти, пока тот еще не заговорил. Так что Макрин скоренько встал во главе скорбящих: оплакивая боевого друга, простился с ним, справил траур. Слезы и золото проливал с большой пользой: растроганные легионы провозгласили его императором.

Первым делом он сослал родную тетку Каракаллы по имени Меса, что имело для него роковые последствия. У этой сказочно богатой и честолюбивой женщины было две дочери, двоюродные сестры Каракаллы: Соэмиада и Мамея. Обеих сестер небо одарило сыновьями, рожденными не в браке, а от любовной связи с кем-то. Сейчас открою, кто был этот кто-то, герой семейного свального греха.

Госпожа Меса дозналась, что легионеры начинают разочаровываться в Макрине. И причиной тому была не проводимая им политика, а его непопулярные действия: просто он уменьшил легионерам плату за службу. Да и шепот пошел, что он-де приложил руку к покушению на Каракаллу.

Итак, представлялся случай женщине вмешаться в судьбу Римской империи.

Меса воспользовалась случаем, богатыми подарками стала она привлекать легионеров на свою сторону.

Ее агенты проникли в легионы, стоявшие в восточных провинциях. Старшим офицерам рты позатыкали деньгами, а среди простых людей скупердяю Макрину искусно сложили славу бешеного, а под конец разнесли великую весть: здесь, среди них живет сын Каракаллы, по праву крови законный наследник трона.

Сын Каракаллы? Да не было у него детей!

Нет были.

Покойный император имел любовную связь с обеими двоюродными сестрами, и обе родили от него по мальчику. Сын Соэмиады Варий Авит Бассиан — старший, стало быть, он должен наследовать трон раньше, чем младший Александр, сын Мамен.