Пестрые истории

Деньгами сорил он без оглядки; оставшиеся от Тиберия миллионы за год растаяли. Пришлось залезать в карманы подданных. Богатых граждан «за предательство» император приговаривал к смерти, их имущество подлежало конфискации в пользу «казны», то есть в пользу Калигулы. При составлении завещаний сам определял, какую сумму завещателю надлежит оставить императору, а когда документ был составлен, благодарный император проявлял заботу о том, — как правило с помощью отравленного питья, — чтобы наследство поскорее перешло в его руки. Когда у него родилась дочь, он разахался: вот-де теперь еще и отцовские заботы сваливаются на его бедную голову, и объявил сбор средств на будущее приданое девочки. И горе тому, кто не делал взноса.

С бедняков, у которых не было ни кола, ни двора, тоже взимал налог, и немалый. Например, с грузчиков взимали восьмую часть их заработка. Никакого освобождения от податей сборщики не знали. Внимание жадного до денег императора распространялось даже на уличных девиц: они должны были заявить, сколько стоит у них любовное свидание, исходя из этого им определяли налог с оборота.

Однако Калигула не мог устоять, чтобы не навредить ремеслу этих несчастных созданий и не уменьшить их заработка. На Палатине он открыл дорогущий бордель и стал в принудительном порядке заставлять знатных замужних аристократок служить в нем. Он разослал глашатаев на форумы и в прочие публичные места в городе, и они приглашали всякого, от мала до велика, посетить перечисляемых по именам знатных римлянок. Если у кого-то не хватало денег на такое, надо полагать, дорогое удовольствие, он помогал: давал в кредит под проценты, а его люди выкликали имя достойного гражданина, способствующего таким образом росту доходов императора.

Разнообразными способами выуживания денег он нагреб их кучу. Порой золотых монет в казне скапливались целые горы, так что он засыпал ими пол в одном из залов дворца и, обуянный страстью почувствовать монеты наощупь, ходил босиком по этому золотому настилу, а потом, ненасытный, катался по монетам всем телом.

Среди прелестей мира, которые ему жаждалось испить одним махом, были и женщины. Были у него жены, были любовницы, среди них даже собственные сестры. По своему усмотрению он мог располагать всеми женщинами Рима. И делал это. Самых прекрасных вместе с их мужьями приглашал в гости в императорский дворец. Разглядывал их, пока глаз не останавливался на какой-нибудь одной. Вставал, вызывал ее и на какое-то время покидал пиршество. А потом возвращался и рассказывал обществу, что происходило в спальне цезаря. Подробно живописал достоинства и недостатки очередной прелестницы, хвалил или бранил, рассказывал, как вела себя жертва в его объятиях, объятиях ненасытного чудовища…

Муж и пикнуть не смел, если не желал оставить жену вдовой.

И во всем Риме не нашлось мужа, который отомстил бы за бесчестье? Неужели не было последователей Брута, чтобы спасти народ от сумасшедшего злодея? Императорский Рим не рождал более героев, доблестных и отважных, а только безмолвных рабов. Вместо удара ножа Брута случилось иное. Дворцовый переворот. От дворца Калигулы осталось немногое. Наиболее сохранился один длинный criptoporticus — темный подземный коридор.

Здесь убили Калигулу в 41 году н. э., января 24 дня.

Он пал не от кинжала борца за свободу. Собственные приближенные сговорились покончить с ним. Как каждый тиран, Калигула вечно трясся в страхе перед заговорами, и едва ли был среди его придворных и дворцовой охраны хоть один, кого бы он не подозревал. Этот страх передался и его окружению: они боялись, что безумный хозяин в какой-нибудь безрассудный час без разбору повелит сложить гору из их голов. Офицер его личной охраны Кассий Херея отважился нанести первый удар. Не как его тезка (Кассий — участник заговора против Цезаря) — из любви к свободе, а потому что ненавидел и боялся Калигулу, который постоянно его унижал и издевался над ним.

Император, вернувшись из театра, намеревался пообедать. Но до этого не дошло. В темном коридоре Херея как старший дежурной охраны предстал перед ним и спросил, какой на сегодня будет пароль. «Юпитер», — бросил ему император. «Да падет его гнев на тебя!» — воскликнул офицер и ударил императора мечом в затылок. Другой трибун когорты по имени Сабин пронзил его спереди. Калигула упал на землю, остальные заговорщики-преторианцы набросились на него и тридцатью ударами кинжалов подстраховались, чтобы тот больше никогда не встал.

Ему тогда было 29 лет, он правил 3 года, 10 месяцев и 3 дня.

О других сумасшедших на троне, о которых говорит Светоний, я мало что могу добавить. О безумствах Тиберия и Нерона читатели биографических романов осведомлены предостаточно.

Самым выдающимся качеством Вителлия была его страсть к еде. Можно сказать, что свое короткое восьмимесячное правление он прообжорствовал. Приношу извинения за такое грубое выражение, но вряд ли подойдет другое слово для характеристики невероятно прожорливого человека, который продолжал ублажать свое брюхо, даже когда в глаза ему заглядывала смерть.

Каждодневные приемы пищи он мудро распределил на завтрак, обед, полдник и ужин. Что означало: ежедневно набивал брюхо по восемь-двенадцать раз. Ведь, закончив угощаться, он всякий раз принимал рвотное, а срыгнув всю череду блюд, заново принимался за еду с самого начала.

А меню у него бывало изобильное. На пиру, устроенном в честь его прибытия в Рим, как рассказывают, было подано отборных рыб две тысячи и птиц редких и дорогих семь тысяч. Дабы ублажить императорский аппетит, его гонцы и корабли объехали много дальних стран и морен в поисках наиболее редких лакомств.

Самое известное творение его поваров — чудесный паштет. В него намешали печень редких морских рыб, фазаньи и павлиньи мозги, язычки певчих птиц, молоки мурен и угрей и все это запекли на немилосердно большом серебряном блюде. Блюдо было такого размера, что не входило ни в одну плиту, поэтому — как сообщает Плиний — под открытым небом была сооружена специальная жаровня, в ней и запекали паштет. Император остался доволен шедевром, и это было отмечено тем, что серебряному блюду он сам придумал название — «щит Минервы Градодержицы».

Не зная в чревоугодии меры, он не знал в нем ни поры, ни приличия — даже при жертвоприношении, даже в дороге не мог он удержаться: «тут же, у алтаря хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешки, а по придорожным харчевням не брезговал и тамошней продымленной снедью, будь то хотя бы вчерашние объедки» (Светоний). Даже когда легионы его главного противника Веспасиана приблизились к Риму, он обжирался, наблюдая из своего дворца уличные бои и пожар храма Юпитера на Капитолийском холме. Когда же стало очевидно приближение конца, он попробовал бежать в сопровождении двух своих приближенных — повара и придворного пекаря. Воины победителя Веспасиана схватили его, накинули петлю на шею, руки связали за спиной и, избивая и издеваясь, прогнали вдоль всей виа Сакра, а народ забрасывал грязью и навозом вчерашнего бога. Потом он был заколот и сброшен в Тибр.

Телосложения он был могучего, огромность его размеров подчеркивало отвратительно толстое брюхо. Лицо покрывали коричневые пятна — следствие немыслимого количества выпитого вина.

В культе безмерного чревоугодия у него оказался последователь — Домициан. Ему посвящена сатира Ювенала «Rhombus» (камбала).

Невиданных размеров морская рыбина попала в сети рыбака. Счастливчик что есть духу помчался в Рим, чтобы принести редкую добычу в подарок императору. А если бы не принес, то у него все равно бы отняли ее, объяснив, что рыбина из императорских садков уплыла в море.

Домициан ужасно обрадовался подношению. Но радость сменилась серьезной озабоченностью: как приготовить эту тварь достойно цезаря? В обычную духовку морской гигант не помещался. Разрубить на куски? К такому святотатству Душа не лежала. Принять решение сам, в одиночку, он не осмелился, тогда — как это было принято при решении важных государственных вопросов — срочно созвал сенат.