Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Владимирской церкви не повезло на соседство. Рядом с ней недавно проложена многополосная магистраль Ярославского шоссе. Исчезли окружавшие храм деревенские дома с яблоневыми садами, срезан бульдозерами склон придорожного холма. Церковь стоит прямо над отвесной бетонной стеной, ограждающей магистраль.

В Мытищах, как и в Тайнинском, храм сияет свежей окраской стен. Но лучше бы маляры занялись чем-нибудь другим… Владимирская церковь выкрашена в ярко-синий цвет с белой прорисовкой деталей. Эту бьющую в глаза синьку можно увидеть на рекламных щитах или дорожных указателях. Для церкви, прежде сиявшей классической белизной, она абсолютно неуместна.

Вызывает сомнения и комплекс построек, выросших вокруг храма и зрительно принизивших его. Не знаю, существовали ли раньше эти корпуса или выстроены заново. Но все это требует историко-художественной экспертизы. Проводилась ли она здесь?

В любом деле важно поддерживать традицию. Напомню некоторые факты из прошлого.

В конце XIX — начале XX века для любой перестройки или ремонта древних церквей требовалось согласие

Московского археологического общества (МАО). В случае необходимости строительных работ местный священник или архиерей делал запрос в МАО. Оттуда высылали на место инспектора, который подготавливал заключение о возможности и целесообразности задуманных работ. Руководителем Общества многие годы была графиня Прасковья Сергеевна Уварова (урожденная Щербатова). Вдова знаменитого археолога, основателя Исторического музея в Москве, Алексея Сергеевича Уварова, Прасковья Сергеевна благодаря своему происхождению и родственным связям могла лично решать вопросы охраны памятников на уровне высокопоставленных чиновников Синода, губернаторов и министров. Общество публиковало знаменитые сборники «Вопросы реставрации», в которых печатались материалы по памятникам архитектуры в различных губерниях страны.

В советские времена энтузиасты ВООПИиК (забыли? подскажу: Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры) упорно сражались не только за спасение памятников, но и против возведения рядом с древним храмом многоэтажного дома или заводского корпуса. Чаще, конечно, терпели поражение, но иногда и побеждали. Во всяком случае, хоть как-то следили за антихудожественным произволом власть имущих.

Большие Мытищи вошли в историю династии Романовых благодаря случайному эпизоду. Местная крестьянка Авдотья Гавриловна Карцева, отличавшаяся отменным здоровьем, в 1818 году была взята ко двору в качестве кормилицы младенца-наследника, будущего императора Александра II. Исполнив поручение, она была щедро награждена и отпущена домой.

Александр помнил о своей кормилице. Известно, что во время поездок из Москвы в Троицу он не раз посещал ее в Мытищах (170, 59). Дом Карцевой был самым богатым в селе. Ее могила возле церкви была отмечена красивым каменным надгробием.

Большие Мытищи встречаются и на страницах русской классической литературы. Один из центральных эпизодов «Войны и мира» — встреча Наташи Ростовой с тяжело раненным князем Андреем происходит именно здесь, в Больших Мытищах. Отсюда же Ростовы наблюдали ночное зарево разгоравшегося пожара Москвы.

Эти места долго сохраняли свой деревенский облик. Известный русский художник Константин Коровин (1861—1939), детские годы которого прошли здесь, вспоминал их на склоне лет.

«Погоди, — сказал отец, — скоро мы поедем в деревню Мытищи, там будем жить. Вот там я тебе дам пороху и дробь, ты будешь стрелять дичь.

Долго ждал я этого счастья. Прошло лето, зима, и вот в один прекрасный день, когда только распустились березки, отец поехал со мной по железной дороге. Какая красота. Что видно в окно — леса, поля — всё в весне. И приехали в Большие Мытищи. С краю был дом — изба большая. Нам ее показала какая-то женщина и с ней мальчик Игнатка. До чего хорошо в избе: две деревянные комнаты, потом печка, двор, на дворе стоят две коровы и лошадь, маленькая собачка, замечательная — всё время лает. А как вышел на крыльцо, видишь большой синий лес. Блестят на солнце луга. Лес — Лосиный остров, огромный. То есть так хорошо, как я никогда не видел. Вся Москва никуда не годится, такая красота…

Через неделю мы переехали туда. Отец где-то получил службу на фабрике недалеко. Но что это такое за Мытищи? Там есть речка — Яуза, и идет она из большого леса до Лосиного острова» (86, 28).

Чаепитие в Мытищах

В XIX веке все, кто направлялся из Москвы в Троицу, обычно делали первую остановку в Мытищах. Это способствовало быстрому развитию «сферы обслуживания». Местные жители предлагали паломникам свои услуги. Перед каждым домом стояли длинные столы, на которых красовались блины, грибы, ягоды и прочая постная закуска. Посреди этого съестного изобилия царил кипящий самовар. Трудно было удержаться от соблазна после утомительной дороги выпить несколько чашек чая, заваренного знаменитой мытищинской водой. Лучшей в Большом Мытище (так произносили в старину название села) считалась вода из отмеченного особой часовней Святого (Громового) ключа. По преданию, он возник чудесным образом — от удара молнии.

В Мытищах делают остановку для обязательного чаепития и герои повести Ивана Шмелева «Богомолье».

«А вот и Мытищи, тянет дымком, навозом. По дороге навоз валяется: возят в поля, на пар. По деревне дымки синеют. Анюта кричит:

— Матушки… самоварчики-то золотенькие по улице, как тумбочки!..

Далеко по деревне, по сторонам дороги, перед каждым как будто домом, стоят самоварчики на солнце, играют блеском, и над каждым дымок синеет. И далеко так видно — по обе стороны — синие столбики дымков.

— Ну как тут чайку не попить!.. — говорит Горкин весело, — уж больно парадно принимают… самоварчики- то стоят, будто солдатики» (218, 76).

Мытищинские чаепития были общедоступным удовольствием. В конце XIX века за самовар хозяйки просили гривенник, а за право наливать чай из общего самовара — всего две копейки. Обстановка при этом была весьма патриархальная. Под столами бродили куры и терлись о ноги бродячие собаки.

Впрочем, и такая малая роскошь, как чаепитие, была доступна не всем богомольцам. Иные отдыхали прямо на траве, на берегу Яузы, перекусывая краюхой хлеба из котомки.

«Богомольцы лежат у воды, крестятся, пьют из речки пригоршнями, мочат сухие корочки. Бедный народ всё больше: в сермягах, в кафтанишках, есть даже в полушубках, с заплатками — захватила жара в дороге, в лаптях и в чунях, есть и совсем босые. Перематывают онучи, чистятся, спят в лопухах у моста, настегивают крапивой ноги, чтобы пошли ходчей. На мосту сидят с деревянными чашками убогие и причитают…» (218, 67).

Среди богомольцев встречались люди со всех концов России. Здесь можно было увидеть самые разные человеческие типы. В этом отношении Мытищи были прекрасной «натурой» для художников-реалистов. Василий Григорьевич Перов подсмотрел здесь сюжет для известной картины «Чаепитие в Мытищах». Картина оказалась так хороша, что ее тотчас купил для своей галереи П. М. Третьяков. Дача Третьякова, кстати сказать, находилась неподалеку от Мытищ, близ станции Тарасовская. Там и жил Перов в период работы над картиной. Художник был очарован разнообразием сцен и типажей на Троицкой дороге и сам прошел пешком весь путь до монастыря (88, 7).

Суриков искал в Мытищах типажи для своей картины «Боярыня Морозова». Вот что рассказывал об этом он сам.

«Самую картину я начал в 1885 году писать; в Мытищах жил — последняя избушка с краю. И тут я штрихи ловил. Помните, посох-то, что у странника в руках. Это богомолка одна проходила мимо с этим посохом. Я схватил акварель да за ней. А она уже отошла. Кричу ей: “Бабушка! Бабушка! Дай посох!” Она и посох-то бросила — думала, разбойник я» (58, 92).

В советское время Мытищи быстро утратили свою живописность и оригинальность. Как на дрожжах стала расти промышленность. Мытищи как бы втянули в себя несколько окрестных сел, деревень и фабричных поселков. Возникший конгломерат в 1925 году был объявлен городом. Тем же путем, поглощая соседние поселения, возникли и соседние города — Калининград (современный Королев), Пушкино, Красноармейск.