Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Между афинскими скульпторами Кефисодот является первым крупным представителем нового направления. О характере его творчества может дать нам представление т.н. Левкофея в Мюнхене, копия его статуи богини мира с мла­денцем Плутосом, воздвигнутой в Афинах в 374 г. по слу­чаю заключения мира. Его сыном или братом был великий Пракситель, рядом с Фидием, Поликлетом и Лисиппом са­мый знаменитый из греческих ваятелей (около 350 г.). Из многочисленных произведений, созданных им, преимущест­венно из мрамора, одно дошло до нас в подлиннике, именно та статуя Гермеса из Гереона в Олимпии, нахождение кото­рой уже одно вознаградило бы за труды и издержки по рас­копке святилища на Алфее. Мы удивляемся совершенству мраморной техники, какого не достигал ни один из извест­ных нам ваятелей древности или позднейшего времени, нас неодолимо влечет к себе мечтательный взор, который впе­рил в пространство молодой бог, машинально играя с сидя­щим у него на руке младенцем Дионисом. Между тем эта группа вовсе не принадлежит к числу лучших произведений Праксителя. Поэтому мы можем понять восторг, который возбуждала его Афродита Книдская, можем понять — поче­му любители отовсюду стекались в Феспии только для того, чтобы взглянуть на праксителева Эроса, которого подруга ваятеля, гетера Фрина, поставила там, в своем родном горо­де, в храме бога любви.

Кроме упомянутых, Афины произвели в этот период еще немало замечательных ваятелей, как, например, Тимо­фея, изготовившего рельефы для храма Асклепия в Эпидавре, Бриаксиса и Леохареса. Все трое работали вместе со Скопасом в галикарнасском Мавсолейоне; изображения войны амазонок, украшавшие этот памятник, и теперь составляют одну из главных драгоценностей Британского музея, дают нам представление об их художественных приемах. Кроме того, до нас дошла копия одного из знаменитых произведе­ний Jleoxapeсa — группа, изображающая похищение Ганимеда, которая теперь находится в Ватиканском музее. В Афинах работали и иностранные художники, как Эвфранор, который славился столько же в качестве живописца, как в качестве скульптора, и, по преданию, достиг большого со­вершенства особенно в изображении героев.

Наряду с этими знаменитыми художниками в Афинах подвизалось большое количество менее выдающихся скульпторов, имена которых большею частью забыты и из которых многие были, вероятно, простыми каменотесами; но им мы обязаны почти всем, что дошло до нас из оригиналь­ных произведений греческой скульптуры этого времени. Их работы часто были, разумеется, весьма посредственными художественными произведениями, как раз по карману со­стоятельным частным людям, которые давали заказы таким мастерам. Но отблеск несравненной прелести и красоты, ко­торыми дышали создания великих художников, озаряет и эти скромные произведения и сообщает им то обаяние, кото­рого лишены претенциозные произведения позднейших эпох. Многие из этих памятников возвышаются даже до сте­пени истинно художественных созданий. До нас дошли пре­имущественно рельефы, служившие для украшения гробниц; мертвый изображен обыкновенно в кругу своей семьи или занятый исполнением какой-нибудь повседневной работы; если он пал на войне, то его изображали также вооруженным или в схватке с врагом. Все дороги, ведшие от ворот Афин, были на далеком протяжении окаймлены такими памятни­ками, и ни один человек, посетивший Афины, не забудет той несравненной улицы гробниц перед Дипилоном, где памят­ники до сих пор или теперь снова стоят на своих старых местах.

Однако средоточием плодотворного развития пластики суждено было стать Пелопоннесу; творцом нового направ­ления является Лисипп из Сикиона. По профессии простой ремесленник, он стал художником благодаря силе собствен­ного таланта. Разумеется, он находился под влиянием гос­подствовавшей в его отечестве арголидской школы; он сам любил называть своим учителем поликлетова Копьеносца. Но благодаря непосредственному изучению природы и стремлению к реалистической правде он вскоре далеко опе­редил своего учителя. Он изобрел новую систему пропор­ций: он делал голову меньше и туловище стройнее, чем до тех пор было принято; он говорил, что его предшественники изображали людей такими, каковы они есть в действитель­ности, он же — какими они кажутся зрителю. Сюда присое­динялась необыкновенно тщательная отделка деталей, осо­бенно более свободное изображение волос. Благодаря этому фигуры Лисиппа приобретали такую легкость и изящество, каких до сих пор еще не достигало греческое искусство. Статуя молодого атлета, счищающего с себя пыль палестры, т.н. Апоксименос в Ватиканском музее, мраморная копия бронзового оригинала Лисиппа, лучше всего другого знако­мит нас с характером его творчества; трудно представить себе большую противоположность, чем та, которая сущест­вует между этим произведением и дюжим Копьеносцем Поликлета.

Начав свою деятельность литейным мастером, Лисипп всю жизнь работал почти исключительно в бронзе. Его пло­довитость изумительна: из его мастерской вышло, по преда­нию, 1500 статуй, в том числе колоссальная, в 40 локтей вышиною, статуя Зевса, поставленная в Таренте. Женских фигур он не создал почти ни одной, зато особенно охотно изображал Геракла; идеальный образ этого героя, сделав­шийся типическим для позднейшего искусства, был создан Лисиппом. Его реалистическое направление должно было привести его к портретному ваянию, и в этой области он достиг, может быть, наибольшего совершенства и во всяком случае далеко превзошел всех своих предшественников и современников. Так, Александр позволял изображать себя только Лисиппу, и последний создал целый ряд статуй вели­кого царя, всех возрастов, от ребенка до владыки мира. Ли­сиппу же было поручено и изготовление памятника, который Александр воздвиг в Дионе лосле победы при Гранике; он изображает тех 25 всадников македонской лейб-гвардии, ко­торые пали в этой битве, и представляет собою самую боль­шую композицию Лисиппа и вместе с тем, вероятно, первую скульптурную группу исторического содержания. И в этой области Лисипп наметил путь для искусства позднейшего времени.

Но еще несравненно большие успехи, чем пластика, сделала в это же время живопись. И это искусство, благода­ря великим художникам эпохи Пелопоннесской войны, вла­дело теперь, если еще и не вполне совершенной, то все же очень замечательной техникой, и гораздо более, чем скульп­тура, было в состоянии дать то, чего прежде всего требовала эта эпоха, — естественность и тонкость психологической характеристики. Особенное внимание обращали теперь на колорит. Была создана или по крайней мере разработана особенная техника, энкавстика, состоявшая в том, что воско­вые краски растоплялись и смешивались раскаленной метал­лической палочкой: благодаря этому краска получала такой блеск, какого невозможно было достигнуть другим спосо­бом, так как древность не знала масляных красок. Но живо­пись восковыми красками была очень кропотливой работой, отнимавшей много времени, и потому этим способом можно было писать только небольшие картины. Да и вообще фре­сковая живопись теперь все более вытеснялась живописью на досках, допускавшею более тщательную отделку деталей. Такие картины часто употреблялись как жертвенные дары, и таким образом при многих знаменитых храмах начали воз­никать картинные галереи. Но и богатые частные лица начи­нают теперь собирать картины, вследствие чего цены под­нимаются все выше. Так, Зевксис за свои фрески во дворце Пеллы получил от царя Архелая, по преданию, 400 мин; об Аристиде рассказывают, что он за каждую фигуру на своих дощатых картинах брал по 10 мин, так что одна его картина, изображавшая сражение из цикла греко-персидских войн и содержавшая 100 фигур, обошлась покупателю в тысячу мин, а Апеллес за портрет Александра получил от города Эфеса, по преданию, даже 20 талантов золотом или более двухсот серебряных талантов. Эти и подобные им показания, несомненно, сильно преувеличены, но все-таки они показы­вают, как высоко уже в эту эпоху ценились картины лучших художников.

Ряд великих живописцев этого времени открывается Аристидом из Фив (ок. 380—340 гг.). Он был, по преданию, первым живописцем, которому удалось сообщить живое вы­ражение лицам своих фигур. Его называют и в числе основа­телей энкавстической живописи; правда, его колорит отли­чается еще некоторой жесткостью. Его сын Никомах также был выдающимся живописцем, хотя его и затмила слава от­ца. Учеником Аристида называют коринфянина Эвфранора, о котором мы уже говорили как о ваятеле. Местом его дея­тельности были Афины; здесь, в стоа Зевса Освободителя, он нарисовал знаменитый цикл фресок: собрание двенадцати богов, Тесея между Демократией и Демосом, и конное сра­жение перед битвою при Мантинее (выше, с. 195), в котором пал сын Ксенофонта Грилл. Его лучшим учеником был афи­нянин Никий, живший во время Александра; он славился мастерством в изображении световых эффектов и пластиче­ской рельефностью своих фигур; наибольшей известностью пользовались его женские фигуры — Ио, Калипсо, Андро­меда.