Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории

Этот абзац мне нужен затем, что я хочу применить понятие совести к самой дикой человеческой орде, а Фрейд мне мешает своими голословными утверждениями. Разумеется, также, что понятие совести мне не мешает утверждать, и я это делал несколько раз уже, что в те времена не было понятия стыда инцеста, ведь это такое же обычное дело как, например, высморкаться без употребления носового платка в те далекие годы. Мораль – понятие тоже разновременное и это можно доказать на сотнях примеров.

Фрейд: «Совесть представляет собой внутреннее восприятие недопустимости известных имеющихся у нас желаний; но ударение ставится на том, что эта недопустимость не нуждается ни в каких доказательствах, что она сама по себе несомненна. Еще яснее это становится при сознании вины, восприятии внутреннего осуждения таких актов, в которых мы осуществили известные желания». Вот поэтому–то я и говорю, что совесть первична.

Таким образом, табу, глубже которого невозможно добраться, даже на примере австралийских аборигенов, самых примитивных людей планеты, есть, по мнению Фрейда, первооснова и религии, и совести. Что из этого следует? То, что согласно этому утверждению Фрейда совесть могла бы развиваться без религии. Но, так как я доказал, что совесть уже есть и без табу, то, может быть, и религия обойдется без табу? Ведь Фрейд нам очень подробно объяснил понятие табу. Табу это не только прямой запрет чего–либо, это грубо, с одной стороны «священный», с другой стороны «нечистый», то есть необыкновенный, а противоположность табу – обыкновенный. Скорее, вопреки Фрейду, источник религии не табу, а тотем, то есть коллектив людей, объединенных на какой–то основе, почва для проповеди чего угодно. Я же уже показал выше, что первоначально мужики, убившие мать–царицу, договорились убить ее любовника, то есть, создали коллектив (фрейдовский тотем). Потом уже, по чистой случайности убили обоих. Таким образом, табу вопреки мнению Фрейда не является первоосновой религии по моему глубокому доказанному выше убеждению. 

Совесть особо никому не нужна для ее специального культивирования. Вождям она даже мешает пользоваться «кремлевскими» привилегиями. А вот запретительная часть табу, в модернизированном виде религии, могла бы сослужить хозяевам жизни неплохую службу. Но это будет уже не табу тогда. Сам факт амбивалентности чувства, но уже не табу, «бояться и беречь вожака», с одной стороны, и принести его же в жертву, т.е. попросту убить, с другой стороны, «хозяевам жизни» надо было менять. А то будут проявлять нежные чувства, но уже к начальнику–покойнику. Поэтому древние философы в звериных шкурах, съев лучшие куски от артельно–убитого мамонта, должны были призадуматься, с целью найти способ «скособочить» амбивалентность. Для этого у них были «психологи», «философы» и вообще умные старики–сограждане в набедренных повязках. Это уже напоминает зачатки клана, которому зачаток – опять тотем, а не табу. Надо сказать, что все это не один вождь сообразил за один день, все вожди во всем мире постоянно призадумывались на эту тему.

Фрейд отмечает: «Троттер считает стадный инстинкт первичным, неразложимым. Тогда места вождю нет. Высказывание Троттера: человек есть животное стадное, мы осмеливаемся исправить в том смысле, что он скорее животное орды, особь, предводительствуемая главарем орды. С самого начала существовало две психологии: одна – психология массовых индивидов, другая – психология отца, возглавителя, вождя. Воля отдельного индивида была слишком слаба, он не отваживался на действие. Никакие другие импульсы, кроме коллективных, не осуществлялись, была только общая воля, не было воли отдельной».

Только и спрошу: что в стаде нет вожака? Что, орда не стадо? Я про это уже говорил выше: стадо – это когда все вместе, а женщин становится все меньше и меньше из–за эффекта Геодекяна. Почти семейная орда – это когда самок осталось столь мало, что все самцы поделились на группы, вокруг каждой отдельной самки с детьми. Но это не та орда, какую имеет в виду Фрейд. Тут скорее самка – фактическая глава орды, хотя самый сильный самец ее контролирует, когда не спит и не охотится за пищей или вообще не заболел. Только чуть ослаб, отвлекся, устал – все, уже не вожак. Другие на очереди, загрызут. А самка в таких условиях – сексуальная, вся надушенная, накрашенная, с маникюром. И если самка не захочет иметь дела с «вожаком», ее поддержат остальные самцы. В такой ситуации не может быть вожака. Вожак – лицо уважаемое, можно сказать любимое. А какая к нему любовь у его соперников, за что?

Фрейд: «Анимизм, магия и всемогущество мысли. Анимизм – учение о представлениях о душе, о духовных существах вообще. Анимизм представляет собой философскую систему, он не дает объяснение отдельного феномена, но дает возможность понять весь мир как единую совокупность, исходя из одной точки зрения. Человечество создало три таких философских системы, три великих миросозерцания: анимистическое, религиозное и научное. Из них первым явилось анимистическое, может быть самое последовательное и исчерпывающее, полностью, без остатка объясняющее сущность мира.

Невозможно предполагать, что люди из чисто спекулятивной любознательности дошли до создания своей первой мировой системы. Практическая необходимость овладеть миром должна была принимать участие в этих стараниях. Мы не удивляемся поэтому, когда узнаем, что рука об руку с анимистической системой идет еще что–то другое, — указание, как поступать, чтобы получить власть над людьми, животными, предметами или их душами. Это указание, техника анимизма – колдовство или магия. В анимистической стадии человек сам себе приписывает всемогущество мыслей, в религиозной стадии он уступает всемогущество мыслей богам, но не совсем серьезно отказался от него, потому что сохранил за собой возможность управлять богами по своему желанию разнообразными способами воздействия.

Первое миросозерцание, сложившееся у человека, анимистическое, было, следовательно, психологическим. В то время как магия сохранила еще полностью всемогущество мысли, анимизм уступил часть этого всемогущества духам и этим проложил путь к образованию религий. Что побудило примитивного человека проявить это первое ограничение? Едва ли сознание неправильности его предпосылок, потому что он сохраняет магическую технику». В общем, все верно, только как–то расплывчато, не по делу, которое он пытается нам объяснить.

«В Дарвиновской первобытной орде нет места для зачатков тотемизма. Здесь только жестокий ревнивый отец, приберегающий для себя всех самок и изгоняющий сыновей. И ничего больше. Это первоначальное состояние общества нигде не было предметом наблюдений». Что написано – это не орда. Это супружеская пара, надо полагать, в которой все самки, и мать, и дочери используются отцом, а маленькие мальчики, изгнанные – погибают. Это примитивно очень. 

«Самая примитивная организация – это мужские союзы, состоящие из равноправных членов и подлежащие ограничению согласно (его – Мое) тотемистической системе при материнском наследовании». Это еще примитивнее. Откуда взялось материнское наследование?

«В один прекрасный день изгнанные братья объединились, убили и съели отца и положили, таким образом, конец отцовской орде». Хорошо, съели. С кем остались мать и дочери, ведь сыновья, создавая тотем, отказались от них? Как с наследованием?

«Они осмелились сообща и совершили то, что было бы невозможно каждому в отдельности». Опять хорошо, сели кушать отца, мать и сестры плачут, а они едят, а потом куда–то ушли заниматься онанизмом и гомосексуализмом.

Продолжу цитирование: «Тотемистическая трапеза, может быть, первое празднество человечества, была повторением и вспоминанием этого преступного замечательного деяния, от которого многое взяло свое начало: социальные организации, нравственные ограничения и религия. Объединившиеся братья находились во власти тех же противоречивых чувств к отцу, которые мы можем доказать у каждого из наших детей и у наших невротиков как содержание амбивалентности отцовского комплекса. То, чему он прежде мешал своим существованием, они сами теперь себе запрещали, попав в психическое состояние хорошо известного нам из психоанализа «позднего послушания». Они отменили поступок, объявив недопустимым убийство заместителя отца тотема, и отказались от его плодов, отказавшись от освободившихся женщин. Таким образом, из сознания вины сына они создали два основных табу тотемизма, которые должны были, поэтому совпадать с обоими вытесненными желаниями эдипова комплекса. Кто поступал наоборот, тот обвинялся в единственных двух преступлениях, составляющих предмет заботы примитивного общества. Оба табу тотемизма, с которых начинается нравственность людей, психологически неравноценны. Только одно из них: необходимость хранить животное–тотем покоится всецело на мотивах чувства. Отец был устранен, в реальности нечего было исправлять. Но другое – запрещение инцеста имело также сильное практическое основание. Половая потребность не объединяет мужчин, а разъединяет их. Таким образом, братьям, если они хотели жить вместе, не оставалось ничего иного, как, быть может, преодолеть сильные непорядки, установить инцестуозный запрет, благодаря которому все они одновременно отказались от желанных женщин, ради которых они, прежде всего и устранили отца. Они спасли, таким образом, организацию, сделавших их сильными, и основанную на гомосексуальных чувствах и проявлениях, которые могли развиться у них за время изгнания. Может быть, это и было зародышем матриархального права, пока оно не сменилось патриархальным семейным укладом» (выделено мной).