Пограничники

Надо безотлагательно просить помощи у Центрального штаба партизанского движения, у Ставки! К этому выводу пришел генерал Строкач.

Скромный, непритязательный в быту, любящий свое дело и умеющий работать отреченно, самозабвенно, он в интересах дела сейчас готов был адресоваться в самые высокие инстанции, вплоть до личного обращения к Верховному Главнокомандующему. Гремела на весь мир битва в Сталинграде, судьба войны решалась на берегах Волги, и в этот час Красной Армии огромную помощь оказывали партизаны и подпольщики. Их вклад в будущую победу может стать стократ большим, если движение получит необходимую помощь. Вопросы, связанные с новой, более значительной ролью партизанского движения, тревожили, конечно, не одного Строкача. Они назрели в масштабах всей страны, и вот пришло время их решать.

Осенью, когда генерал Строкач вслед за передислокацией в столицу штаба сам приехал в Москву, его вызвали в Ставку к Верховному. Незадолго перед этим руководитель ЦШПД генерал Пономаренко и командиры больших партизанских отрядов Украины были на приеме у Сталина, и здесь было принято решение об организации крупных рейдов на Правобережную Украину силами партизанских соединений Ковпака и Сабурова. Таким образом, получил развитие план, который давно волновал командующего партизанским движением на Украине. План обсуждался на заседаниях ЦК республики, и Сабуров и Ковпак получили задания разведать перспективы рейда. Когда были намечены маршруты тысячекилометрового невиданного рейда, о них доложили в Ставку, и там они получили одобрение. Верховный при этом сказал, что активная помощь партизан, на которую Ставка рассчитывает, значительно сократит сроки окончания войны. Было ясно: деятельность партизан получила высокую оценку.

Тимофей Амвросиевич, как депутат Верховного Совета СССР, несколько раз видел Сталина до войны, два-три раза присутствовал уже во время войны на совещаниях, но в личной беседе общался с Верховным впервые.

Непохожий на свои многочисленные портреты, в просторном, светлом, наполовину занятом огромным длинным столом кабинете, он выглядел простым, доступным.

Почти не выпуская часто гаснущей трубки из руки, он мягкими, неслышными шагами ходил по кабинету, слушал чрезвычайно внимательно, неожиданно останавливался и направлял на собеседника тяжелый взгляд.

Члены Украинского ЦК и генерал Строкач разместились компактно, вместе, наискось от них тоже группой сидели члены Политбюро и Государственного Комитета Обороны; главной фигурой ни на минуту не переставал быть Сталин, даже когда слово брал кто-то из этих последних. Он с внимательной, даже подчеркнутой чуткостью адресовался к Строкачу и сидевшему рядом с ним секретарю ЦК республики, худощавому, располагающе-симпатичному Коротченко. Вопрос касался будущего партизанского движения, предстоящего рейда на Правобережье, и Сталин задавал много вопросов. Робость, которая поначалу сковывала Тимофея Амвросиевича, прошла, он чувствовал себя спокойно и уверенно.

Потом по предложению Верховного они с Демьяном Сергеевичем ушли в приемную и составили изрядный список необходимого военного снаряжения и боеприпасов для партизанских отрядов Украины. Когда Строкач и Коротченко возвратились, Сталин взял у них бумагу и очень внимательно стал читать, только раз оторвавшись и мимоходом заметив, что боеприпасов могли бы попросить и побольше — ими армия вдосталь обеспечена до конца воины.

— А почему вы, товарищ Строкач, — вдруг остановившись, спросил Верховный, — не записали сюда пушки?

Тимофею Амвросиевичу неудобно было отвечать стоящему у стола Сталину сидя, как тот того требовал. Вдобавок он не понял, всерьез ли говорит собеседник или иронизирует над той массой требований, которые они внесли в список.

— Товарищ Сталин, — отвечал генерал Строкач, — пушки очень громоздки для партизан, даже сорокапятки.

Сталин тихо засмеялся, повел в воздухе трубкой:

— Вы не правы, товарищ Строкач. Пускай партизаны из пушек не сделают ни одного выстрела, но морально они их очень поддержат.

И приписал в конце списка:

Почему не 10 или 15, а именно 13, генерал Строкач так и не узнал. Возможно, оставался какой-то резерв.

От Верховного Тимофей Амвросиевич приехал веселый, окрыленный. Командирам соединений и отрядов присваивали воинские звания, для обслуживания партизан выделялся 101-й авиаполк Гризодубовой… И много иных благ ниспослано было с того дня — от великолепных ленд-лизовских радиостанций, легко принимавших из Москвы любого корреспондента во вражеском тылу, и портативных переносных типографий до новехоньких безотказных ППШ и противотанковых, большой разрушительной силы гранат.

На Тверском бульваре, восемнадцать, в главном здании, разместились ЦК КП(б) Украины, Верховный Совет республики и во дворе, в отдельном двухэтажном флигельке, — УШПД.

В штабе всегда было шумно, тесно, накурено. Юноши и пожилые люди, девушки и молодые женщины — многие в самом неожиданном одеянии и при оружии, представлявшем все арсеналы Европы. Украинская певучая мова, русско-украинский смешанный говор, русская твердая речь; степенные подрывники, молоденькие радистки, знающие себе цену снайперы, пропахшие лекарствами медицинские работники, шумливые газетчики, внимательно-рассеянные писатели, озабоченные работники штаба. Люди только что из немецкого тыла, заросшие, суровые, порой в промокших бурых повязках, за поясом «парабеллумы» или «вальтеры», на поясе — штык-тесак, на плече — «шмайсер», за широченным кожаным голенищем — рожки автоматов, пропахли дезинфекцией и дрянным трофейным эрзац-табаком. Потом они уже в «московском обличье»: модно подбритые височки и даже брови, пахнут «Тройным одеколоном», курят «Беломор» фабрики «Ява», скрипят кожей ремней, топочут вечными кирзовыми сапогами, ведут разговоры: «А она смеется и отвечает…» или: «Пока тут прохлаждался, немец там на наших напер…»

И вот уже эти ребята летят туда: подтянутые, строгие, новенькие награды на гимнастерках, черные, необбитые автоматы, пистолеты, наборные плексигласовые рукоятки у финских ножей. «Ну прощевайте, хлопцы, до встречи в Киеве…»

Улетели в ковпаковское соединение радистки — помощник начальника отделения связи Галя Бабий и ее подруга Клава Яковлева — координировать действия генералов Ковпака и Федорова. Настроение у всех было радостное — в Сталинграде добивали Паулюса. Гризодубова перед отлетом из Внуково расцеловала обеих. Генерал Строкач пожелал ни пуха ни пера (он посылал самых лучших радисток — дело было очень ответственное) и тихо, словно от себя, попросил:

— Девушки, прошу постараться соединить надежной связью оба отряда. Так это важно — словами не передать…

Задание выполнили с блеском. Но из тыла врага Галя возвратилась одна, напарница ее по просьбе Ковпака была оставлена у него на связи. В последнее время многое улучшилось в обеспечении партизан. С нового, 1943 года генерал Строкач издал приказ по УШПД: во избежание ошибок выброску людей и грузов должен сопровождать офицер штаба. Крупные же соединения часто сооружали аэродромы, на которые искусные летчики Гризодубовой сажали свои тяжелые «дугласы». А ведь было как — горько вспомнить: Галину подругу Веру Булавину забросили на дерево; повисла она, сбежались немцы: «Рус фальширмегер!» Русская парашютистка подстрелила шестерых, седьмую пулю себе оставила…

Увидев девушек, темпераментный Ковпак сердито закричал:

— Я прошу тол, а мне баб прислали…

Потом успокоился, задал традиционный, ставший у партизан почти поговоркой вопрос:

— Что нового от Строкача?

Когда пришел из Москвы приказ Галине возвратиться, тот же Ковпак забунтовал:

— Не пущу, ты мне тут нужна!

И только приказ Коротченко подействовал — отпустил не ругаясь. Это было хорошим признаком. И даже угостил партизанской кашей собственного приготовления, что уже считалось высшей формой проявления благодарности.

Когда Галина докладывала, генерал Строкач заразительно смеялся: