Пограничники

Перед станцией Барышевка ранним утром 22 сентября полковник Строкач дал краткий отдых измученным тремя бесплодными атаками бойцам и командирам. Впереди был мост через реку Трубеж, за ним водокачка, станционное помещение. Немецкие автоматчики вели обстрел с крыши станции, из помещения водокачки. Полковник приказал приготовить гранаты. По его сигналу — выстрелам из маузера — снова поднялись цепи бойцов. Он бежал, стреляя по вспышкам в окнах водокачки из трофейного «шмайсера». Ударили разрывы наших гранат. Немцы не выдержали, с криками скатывались с крыши вокзальчика, падали под пулями, отстреливаясь, отбегали к мосту. С надрывным отчаянным «ура!» ворвались бойцы Строкача на мост, пробежали его под огнем. Впереди, держась сплоченным маленьким отрядиком, действовали ребята в зеленых фуражках, так милых сердцу полковника.

Перед четвертой атакой, оказавшейся решающей, он сурово сказал:

— Надо усвоить всем нам одно: только сила оружия и нервов решит: либо нас ждет жизнь и спасение, либо смерть здесь, у этой станции и этого моста…

Обессиленные от невероятного физического и нервного напряжения, они свалились в лесопосадке за рекой Трубеж. Дальше двигаться большой колонной было равносильно самоубийству. Лесов здесь мало, дороги просматриваются, до линии фронта не меньше двухсот километров. Надо идти на восток отдельными группами, по 20–30 человек в каждой.

Предложение полковника приняли.

Попрощались и перед рассветом 23 сентября двинулись. Строкач повел группу работников наркомата. Шли по преимуществу ночами, а днем прятались в чаще деревьев, в оврагах. Тимофей Амвросиевич первым поднимался в вечерних сумерках: «Подъем, товарищи, пошли!» — и, высокий, подтянутый, он шел впереди.

В селе Ракитном на Черниговщине установили связь с подпольным райкомом партии. Его секретари Шинкаренко и Коломиец были одного мнения:

— До линии фронта вам не пройти, товарищ Строкач.

В самом деле, и вся группа, и в ней каждый человек выглядели очень приметно: кожаные пальто, шинели со знаками различия высоких рангов, армейских и наркоматских, все люди немолодые, начальственного обличья…

Местные товарищи помогли переодеться. На атлета Строкача все не находилось подходящей одежды. С неохотой расстался он со своей старой зеленой фуражкой, с шинелью, полы которой оказались в нескольких местах продырявлены пулями.

Полковник проинструктировал партизан, им оставили пару автоматов, пистолет, два маузера (Строкач отдал свой «шмайсер»).

И повел полковник Строкач своих товарищей дальше на восток — кругами оккупационного ада, по сравнению с которым Дантов ад показался бы детской выдумкой.

Шли полтысячи километров больше месяца Черниговщиной, Сумщиной, курской и орловской землей…

К своим вышли в конце октября в районе курского городка Малоархангельск. Прошли положенную проверку, и начальство на короткое время разрешило Строкачу съездить в Саратов — семья ведь не знала, что с ним. Из Киева звонил частенько, а потом замолк. Вошел в их комнату нежданным, худой, усталый, в шинели не по росту. Ляля, как увидела, просто прыгнула на отца, обняла — не оторвать. Полина Марковна молча плакала. Проговорили едва ли не всю ночь напролет — утром Тимофей Амвросиевич уезжал обратно в Москву. Рассказал скупо о выходе из окружения: «Стали мы однажды мечтать, кто какое желание заветное имеет. Один говорит: „Я бы крепкого чайку с лимоном выпил“. Другой: „Ванну принять, побриться, чистое белье надеть…“ Ну, словом, кто про что. А я: „Лег бы и уснул, хоть на досках, хоть на соломе, выспаться бы всласть“». Умолчал, что за все время, пока не вышли к своим, чувствовал ответственность за судьбу группы, толком не поспал ни разу; даже во сне преследовало опасение, что подбираются, окружают враги…

И в обороне Москвы принял участие Строкач, получивший в начале ноября 1941 года генеральское звание. Формировались из пограничников для защиты столицы части, и он командовал ими.

А как отбили врага, занялся партизанскими делами — тут генерал Строкач был особенно компетентен, полезен и работал с наибольшей отдачей.

В конце весны — начале лета 1942 года организационно оформились Центральный и территориальные республиканские и областные штабы партизанского движения. Строкач был назначен начальником УШПД — Украинского штаба партизанского движения с непосредственным подчинением ЦК КП(б) Украины.

Республика была захвачена врагом, а в штабе партизанского движения в Москве, на Тверском бульваре, восемнадцать, готовилось ее освобождение.

Поначалу штаб обосновался при Военном совете Юго-Западного фронта в Ворошиловграде. Здесь открылась партизанская школа, готовившая кадры для борьбы в районах, захваченных врагом. Суровая обстановка лета 1942 года на Юге заставляла штаб то и дело передислоцироваться все дальше на восток — из Ворошилограда в Меловое Воронежской области, потом в Россошь, Калач, затем в Сталинград и Саратов. И только в конце сентября приказом Ставки УШПД был переведен в Москву.

Но еще задолго до официального образования штаба генерал Строкач и ряд работников по поручению ЦК КП(б)У руководили партизанской борьбой на Украине.

В феврале 1942 года из вражеского тыла вышел отряд имени Буденного. Его командир, бывший оперуполномоченный милиции Иван Копенкин, и начштаба, недавний политрук погранзаставы Николай Подкорытов, явились на прием к генералу.

За буденновцами числилось уже много славных дел, об одном написала «Правда»: «Партизанский отряд под командованием К. провел крупную операцию на Полтавщине возле села Малая Обуховка».

«Товарищ К.» начал воевать еще в ночь на памятное июньское воскресенье — вместе с нарядом пограничников в городке близ кордона он выловил затаившегося фашистского ракетчика; оборонял Киев с теми же парнями в зеленых фуражках, потом учился в партизанской школе и хорошо воевал. Схожая судьба была и у Подкорытова. Только просили побольше боеприпасов, особенно патронов:

— Они для нас как хлеб и сало, товарищ Строкач. Хоть по пуду каждый понесет.

— Патронов или сала? — лукаво спросил генерал.

Он дал отряду, вновь идущему в немецкий тыл, радиостанцию, адреса подпольщиков, через которых буденновцы смогут связаться с местными партизанскими группами, и своих представителей для связи и работы в штабе отряда. Это была серьезная помощь. По существу, получал развитие новый этап в партизанском движении — прочная, надежная связь с Большой землей нужна была партизанам больше, чем «хлеб и сало», — нужна была как воздух [7]. В самый канун ухода отряда пришли Указы о присвоении Копенкину звания Героя и награждении орденами его бойцов. Генерал Строкач, посылавший реляции, очень волновался: поспеют ли Указы до ухода буденновцев; к счастью, поспели!

Бесчисленные трудности, связанные с подготовкой квалифицированных радистов (а равно и подрывников, штабистов, разведчиков), преодолевались в какой-то мере с помощью многочисленных энтузиастов партизанского движения и тех совсем юных и немолодых уже волонтеров, которые готовы были ради грядущей и еще очень далекой победы идти на любые испытания.

Этих последних присылали в школы комсомол и партия.

Едва ли кто-то из них был привлечен к учебе и работе, заброшен во вражеский тыл без беседы у генерала Строкача.

Как ни был он перегружен делами (а рабочий день — с утра до трех-четырех часов ночи), находил время для личного разговора с теми, кому предстояло идти во вражеский тыл через линию фронта или прыгать с парашютом на партизанские костры, а потом бессонными ночами работать ключом, рвать рельсы под эшелонами, добывать разведданные с риском для жизни…

Еще весной сорок второго в Ворошиловград из московской школы связи при ЦК ВЛКСМ прибыла группа девушек-радисток, уроженок Украины. Генерал сначала пригласил их всех к себе.

Вошли стеснительно, уселись. Полувоенная форма — гимнастерки без знаков различия, сапоги кирзовые. Лица очень юные, строгие. Постарше Ляли на какие-то шесть-семь лет…