Пограничники

Говорилось с мрачноватым юмором, лукавым, перенятым от отца украинским подтекстом, который вольно или невольно брал в свою речь Строкач, когда бывало горьковато на душе.

После давно ожидаемых и подготовляемых летних событий 1940 года Тужлов поехал не куда-нибудь, а прямехонько в Москву и привез жену, только успевшую закончить десятилетку, из столицы…

К августу сорокового особенно стремительно неслось время в отряде. Только некоторые старшие командиры в штабе оказались привлеченными к разработке операции: начштаба майор Фадеев, его помощник майор Медведев, один из разведчиков, капитан Цыганов.

В штабной работе полковник Строкач сам разбирался отлично, высоко ее ставил и требовал от подчиненных филигранности, четкости в разработке операций; приблизительности в работе, расхлябанности, недисциплинированности не выносил, и в таких случаях ему изменяла обычная корректная сдержанность. Полковник вспыхивал — впрочем, самое большее, что он себе позволял, — повышать голос.

Но вот обнаруживается, что проштрафился штабной командир. Из штаба погранвойск округа пришла директива: для лучшей охраны границы там, где ее участки плохо просматриваются, натянуть нити между кустами. Это выполнено не было. Вызванный для объяснений начальник строевого отделения пренебрежительно сказал:

— Незачем такими пустяками заниматься. Ерунда это. Другие дела поважнее есть…

Полковника, который почти ежедневно бывал на границе, искал неутомимо новые методы ее охраны и ценил все новшества, даже подкинуло:

— Откуда у вас такое высокомерие? Это очень простой и эффективный способ распознавания места, где прошел нарушитель. Вы не дали себе труда понять и сочли пустяком. А кроме того: есть же приказ, который, как известно, не обсуждается. Идите и обдумайте все всерьез…

Ночью, накануне дня, к которому в отряде долго и тщательно готовились, стало известно: все обойдется мирно, румынское королевское правительство приняло все условия, территория Бессарабии будет очищена в течение трех суток. Начальнику пограничного отряда полковнику Строкачу предстояло подписать соответствующий документ от имени советской стороны.

На той стороне, возле моста через Днестр, соединяющего Тирасполь с Бендерами (совмещенный автогужевой и железнодорожный, дореволюционной постройки), поставили стол, стулья.

А близ старой крепости, на холмах, возле дороги, по берегу стояли толпы молчаливых людей. Ждали. Их отгоняли жандармы, они разбегались и вновь сходились неподалеку. Из крепости высыпали солдаты без оружия — тоже глядели, что происходит у моста. С нашей стороны, кроме комиссии и часового, возле никого не было; мост и берег были пусты, чтоб не обвинили нашу сторону в демонстрации силы.

За столом комиссии заседали советские и королевские представители; жарко палило солнце; тихо плескался о быки моста Днестр; неподвижно и молча ждала толпа на том берегу.

Но вот все встали из-за стола и высокий, видный с обоих берегов советский полковник поднял руку.

И тотчас все переменилось.

На румынской стороне появились над толпою красные знамена, флаги: «Да здравствует Советский Союз!» Там запели, закричали, двинулись к мосту. С восточного берега понеслись по нему нетерпеливые машины — отрядные грузовики, бронеавтомобили, тачанки, а впереди всех юрко шмыгнула на ту сторону «эмочка».

Полковник Строкач проводил ее внимательным взглядом и поехал на бывший пограничный пикет королевства. Все здесь брошено, кроме оружия. Красноармейцы приветствуют начальника отряда, ведут в кухню, канцелярию. Остались на стенах столовой фотографии малолетнего короля Михая, королевы-регентши Елены. Их изображения на брошенных под ноги тетрадках, журналах.

ЗИС-101 начальника отряда с красным металлическим флажком на радиаторе медленно двигался но дороге, запруженной демонстрантами, отходящими частями королевской армии с оружием и без оружия, военными повозками, крестьянскими возами.

На заднем сиденье лежал, широко разевая рот, огромный сом, поднесенный на берегу рыбаками. Они подошли толпою:

— Примите, чем богаты. Мы вас двадцать лет ждали!.. — И попросили «зирочки червоные».

Полковник предупредил комендантов и начальников застав, выдвигавшихся к новым местам дислокации, что не исключаются провокации, засады, обстрелы. Ничего подобного не было. При виде советской машины люди расступались, кричали «ура!». Бессарабцы, служившие в королевской армии, спрашивали: «Что нам делать?» — «Идите домой!» — ответил полковник. Они складывают где-нибудь в стороне оружие, срывают коричневые погоны, расходятся по домам. Дети смело подбегают, просят у «дяди-товарища» «зирочку». Красноармейцы раздают алые звездочки с фуражек. Предприимчивые хозяйчики в городках и местечках уже украсили свои заведения новыми вывесками: «Парикмахерская „Революция“», «Пекарня „СССР“, Моисей Зельцер и сын», «Ресторан „Ленинград“, Логин Чекченев и Кº»… Улыбается полковник Строкач.

Следом за пограничниками ходко движутся мотомеханизированные части Красной Армии.

…От моста их «эмка» прямо взяла направление на станцию Бендеры. В разведпункте, знакомом по фотографиям, все было открыто, в столах и шкафах пусто, во дворе дымился костер. Поковырял Цыганов палкой — все сгорело. Что делать?..

— Я же вас предупредил, Георгий Григорьевич, что они могли уехать поездом, — говорит полковник. — Станция-то рядом, а шоссейные дороги забиты войсками.

— И вы же говорили, Тимофей Амвросиевич, — полувозражает капитан, — что настоящий разведчик не сунется на вокзал, где его знает тьма народу, а постарается тихонько удрать в автомобиле.

— Да, мой друг, шансов было пятьдесят на пятьдесят… Ну дальше, дальше!.. — По-юношески нетерпеливый следопыт по-прежнему живет в тридцатисемилетнем Строкаче.

На перроне никого не было — опоздали. Операция срывалась. Оставалось одно — нестись вслед беглецу, удравшему неизвестно по какой дороге. Вероятность его поимки снижалась почти до нуля…

И тут к озадаченному майору подошла какая-то женщина: «Товарищ офицер, можно с вами поговорить?» — «Пожалуйста!» — «Я сейчас, — говорит она, — подведу вас к одному очень плохому человеку. Это румынский подлизник. Я русская, работала у помещика, спину гнула, этих бояр я ненавижу». И смело показала на пожилого почтенного господина. Не подведи она Цыганова к этому человеку, капитан бы мимо прошел. А тут быстренько достал еще раз фото, сравнил. «Господин Березовский, следуйте за мной. Идите не оглядываясь и не вздумайте бежать!..»

— Молодец, хвалю за настоящую работу, — говорит полковник. — И знаешь, что самым существенным было в твоей операции, — это уже доверительно, дружески сообщается. — То, что ты, Гоша, не опустил руки, не растерялся, вел дело до конца. Крупную птицу поймал, он знает очень много!

Белый офицер Березовский после гражданской войны ушел за рубеж, устроился переводчиком в разведывательном отделе генштаба — «Пляцувке». Он подбирал агентов, помогал готовить резидентуру.

— Пусть его приведут, — распорядился полковник.

Шла своим чередом трудная пограничная служба на западном рубеже в начале 1941 года.

Тревожный звонок с заставы раздался уже утром первого января:

— Товарищ первый, говорит Тужлов. Пять человек с сопредельной стороны на глазах пограничного наряда перешли по льду Прута, срубили кусты и возвратились. Явная провокация. За их действиями наблюдала группа немецких офицеров.

Начальник отряда отвечал только:

— Усилить наблюдение.

Он чувствовал: противник не успокоится. Капитана Агаркова об этом предупредил.

Ночью Тужлов оборудовал скрытый НП.

Утром пятеро опять перешли реку и принялись рубить кусты. Их окликнули: «Стой!» Не ушли. Пограничники дали залп, уложили двоих. С той стороны открыли сильный ружейный огонь. Полковник Строкач передал Тужлову: «Держись, смотри за флангами, чтобы не обошли. Идем к тебе на подмогу».

Полковник привел мангруппу, расположил на берегу. На той стороне уже стоял пехотный полк. Бой у заставы стих. На запрос Тужлова, что делать, начальник отряда велел на огонь отвечать, самим первыми не стрелять.