Среди красных вождей том 1

— Мы с Алексеем Максимовичем, — начал Гржебин, — предлагаем приобрести в Финляндии (та­кое то) количество бумаги, газетной и книжной… Мы берем на себя, все хлопоты, поездки, покупку, достав­ку, словом, все… Мы просим вас только выдать известный аванс под отчет с тем, что мы сдаем бу­магу по ценам оригинальных фактур плюс 15% при­были в нашу пользу… Конечно, в эти 15% входят все наши расходы по проезду и т. д., словом, все наклад­ные расходы. Мы привлекаем к делу А. Н. Тихонова, который поедет вместе со мной в Финляндию… Вы же выдаете мне и ему все необходимые удостоверения на проезд в прифронтовую полосу… словом, всякие охранные, так сказать, грамоты для людей, денег, товаров и всего, что нужно….

— Хорошо, а какой аванс рассчитываете вы полу­чить от Наркомвнешторга? — спросил я.

— Да небольшой, — ответил он, переглянувшись с Горьким, — всего десять миллионов…

— Десять миллионов, — повторил я.

— В царских знаках, — поспешно вставил мол­чавший все время Горький, — билетами по пятьсот руб­лей…

— Так, — сказал я. — Ну, а как будет с приемкой бумаги?

— То есть, с какой приемкой? — как бы не пони­мая моего вопроса, спросил Гржебин.

— Да с обыкновенной приемкой, — повторил я. — Я предлагаю сделать так. Всю приобретенную бумагу вы сдаете, доставив ее через границу вашими средствами на собственный риск и страх, в петербургскую тамож­ню…

— Зачем же в таможню? — живо перебил меня Горький. — Мы думали именно, что вы дадите нам удостоверение, что бумага не подлежит таможенному до­смотру…

— Ну, конечно, бумага эта, покупаемая для надобностей государства, таможенному обложению не подле­жит. Это ясно, — сказал я. — Речь идет только о месте ее сдачи и склада. Ведь необходимо иметь доста­точное помещение, где назначенная мною приемочная комиссия из компетентных людей могла бы произвести акт испытания, испробовать ее и т. д., одним словом при­нимать ее…

— Так видите ли, Георгий Александрович, — бы­стро вмешался Гржебин, — нам не нужно никаких приемочных комиссий… Мы думали, что бумага поступит в распоряжение Алексея Максимовича… он ее и примет… Ведь Алексей Максимович, надеюсь, вне подозрений…

— Ни о каких подозрениях и не идет речь, — ответил я. — Это просто общий порядок при коммерческих поручениях…

— Но ведь это чистая формальность, — возразил Гржебин, — бюрократическая формальность, — подчеркнул он. — В данном случае она не к месту. Ведь бумага, повторяю, поступит в распоряжение Алексея Максимовича…

note 273— Ну, об этом я не буду спорить с вами, — ска­зал я, — какая это формальность… Речь идет о том, что я, по конституции являющейся, так сказать, монопольным российским купцом, даю вам обоим, как контрагентам Наркомвнешторга, определенную поставку на определенных условиях, о которых мы имеем с вами договориться… И приемка товара мною или лицами, которым я делегирую эти права, является «кондицио си­не ква нон» (ldn-knigi, „Conditio sine quanon“лат. - необходимое, обязательное условие.)…

— Да, но это противоречит тому, что мы говори­ли Владимиру Ильичу, который направил нас к вам, — возразил Горький.

— Хорошо, а что же вы имели в виду? — спро­сил я Горького.

— Мы имели в виду, — отвечал он, — что все дело пройдет под знаком взаимного доверия, чисто по-товарищески, что все будет под моим контролем…

— Но, Алексей Максимович, — возразил я на это, — ведь вопрос идет не о частной сделке между двумя товарищами, а о поручении даваемом частным лицам известным государственным учреждением.

— Хорошо, господа, давайте подойдем ближе к делу, — развязно и с явным раздражением перебил Гржебин. — Каковы ваши требования, Георгий Александ­рович?

— Да, я вот все время о них то и говорю, о требованиях наркомвнешторга, Зиновий Исаевич, — отв­ечал я. — А именно: первое — вы, как наши контраген­ты, даете подробный отчет в израсходовании выданного вам аванса и второе — вы сдаете весь товар в тамо­женные склады петербургской таможни, где и происхо­дит приемка товара, согласно известным условиям, которые и будут оговорены в договоре…

note 274Мы ни до чего не могли договориться, и Горький, сказав мне, что поговорит еще с "Ильичем", ибо последний одобрил совсем другие условия, "чуждые всяких этих бюрократических требований", ушел вместе с Гржебиным и больше я их никогда не видал. Я узнал лишь, что они пожаловались на меня Ленину, ко­торый по принципу «быть по сему!» велел выдать им десять миллионов царских рублей без «всяких этих бюрократических» формальностей за счет совнаркома… А спустя еще некоторое время я узнал, что Гржебин и Тихонов были арестованы не то до перехода в Финляндию, не то по возвращении из нее… И затем это дело во всем его объеме вышло из поля моего зрения и чем оно окончилось, я не знаю…

Как видит читатель из изложенного, мне в мо­ей контрабандной деятельности приходилось бороться с людьми, стремившимися использовать протекцию, забегав­шими к сильным советского мира и в конце концов, не мытьем, так катаньем добивавшимися своего, поми­мо меня… Вообще протекция царила и царит в советском строе не меньше, чем и во времена отжившего ре­жима… пожалуй, даже больше, ибо она стала как то шире, откровеннее, циничнее…

В свое время советское правительство национализировало такие товары, как ношенное платье, меховые ве­щи, драгоценности (драгоценные камни, ювелирные изделия и пр.). Но сперва о платьях и меховых изделиях. Все это реквизировалось организованно и неорганизован­но в государственный фонд. И в данном случае царил полнейший хаос, как в деле хранения этих товаров, так и особенно в расходовании их: здесь все было на почве протекций и взяточничества. Вступив в управление комиссариатом, я, исходя из того положения, note 275что все эти предметы — я говорю о наиболее ценных — представляют собою обменный фонд для внешней торговли (когда откроются границы), сделал попытку урегулировать дело расходования их. По соглашению с другими заинтересованными ведомствами мною был установлен лимит, выше которого товары должны были включаться в обменный фонд. Таким лимитом была установлена сумма в десять тысяч рублей. До нее скла­ды имели право отпускать товары без моего вмешатель­ства. Для приобретения же пальто или шубы и вообще меховых изделий, стоивших выше этой суммы, требовалось особое разрешение наркомвнешторга. Само собою, при низкой покупательной способности рубля (напомню, что он все время прогрессивно падал) предметы, стоившие ниже десяти тысяч, считались обыденными, в обменный фонд не включались и являлись предметами широкого потребления.

Я давал разрешение на приобретение шуб и пр., стоивших выше десяти тысяч рублей, лишь по представлении мне доказательств, что данное лицо по долгу служ­бы нуждается в более теплой одежде, как например, лица медицинского персонала, командируемые на эпидемии, разные товарищи, отправляющиеся на лесозаготовки, служебные разъезды и пр. Однако, ошибочно было бы ду­мать, что лица, имевшие действительно право на приобретение шубы и добившиеся, наконец, всех необходимых удостоверений и разрешений, беспрепятственно получали эту шубу. Нет, они находились еще в зависимости от полного произвола заведовавших меховыми складами. Я знаю не один случай, когда эти заведующие по собствен­ному почину устраивали форменные обыски на квартирах несчастных аспирантов на шубу, чтобы удостове­риться, якобы, в том, что у этого аспиранта note 276действительно нет где-нибудь припрятанной шубы. А во время этих обысков производились новые реквизиции, следо­вали доносы и угрожала ЧК…

Конечно, бывало немало и злоупотреблений, вроде того, что какая-нибудь приятельница какого-нибудь комис­сара ("содком"), желая щегольнуть роскошным палантином или шубой, заручалась у своего покровителя удостоверением, что командирована по таким то делам и нуждается в теплой шубе стоимостью в 25-30 тысяч рублей… Зная, что это неправда, я не имел формальных оснований отказывать и должен был давать разрешение. Чтобы дать представление читателю о тех проделках, к которым прибегали при этом случае, расскажу об одном эпизоде, хотя и мелком, но очень характерном.