Среди красных вождей том 1

И тут же, свирепо набросившись на ближайшего офицера и буравя его бешенным взглядом своих на­лившихся кровью глаз, он схватил его за плечо, сорвал с него погоны и, все более и более свирепея, стал топтать их ногами.

— Эй вы (непечатная ругань) сволочи белогвардейцы!! Долой ваши погоны, чтобы я их не видел больше!!! Срывайте… Живо у меня, а не то… ха-ха-ха, вот мой маузер!..

И для того, чтобы еще больше терроризировать этих сдавшихся и безоружных людей, он приставил к голове одного из них свой маузер и, как сумасшедший, стал орать:

— Только пикни, сволочь белогвардейская (непе­чатная ругань), и конец!.. Ааа, не нравится? Ну, так вот помни… У меня жалости к вам нет!..

Об ужасных подвигах Эйдука даже привычные note 268люди говорили с нескрываемым отвращением. И вот этот то человек был назначен ко мне. И мне при­шлось пожимать ему руку… Он явился ко мне в меховой оленьей шапке (которую не забыл снять) и с болтающимся в деревянном чехле громадным маузе­ром… может быть, тем самым… Он пришел не один, а со своим приятелем, неким Соколовским, которого он мне и представил.

— Феликс Эдмундович послал меня к вам, товарищ Соломон, — начал он, — для работы под вашим начальством… Вы уже говорили с ним по те­лефону и знаете, в чем дело… Я в вашем распоряжении. А это вот товарищ Соколовский, хотя и не партийный, но я головой ручаюсь за него и, если вы разре­шите, я хотел бы, чтобы он помогал мне… Какое назначение вы мне дадите?

— Я сговорился с Феликсом Эдмундовичем, — ответил я, — что я вас назначу заведующим отделом агентур… Если вы согласны, я сейчас же рас­поряжусь заготовить приказ о вашем назначении… А то­варища Соколовского… я, кстати, только теперь организую этот отдел… так вот, товарища Соколовского я мо­гу назначить секретарем этого отдела… Вас это устраивает, товарищ Соколовский? Вы справитесь с этой ролью?…

— Кто? Он то? — живо перебил меня Эйдук. — Xa-xa-xal Да ведь он присяжный поверенный… Ха-ха-ха, конечно, справится!

И вот с этих пор и до того момента, когда я, по постановлению Политбюро, должен был сдать Наркомвнешторг, чтобы ехать в Германию, я продолжал свою работу по контрабандному ввозу товаров, находясь под наблюдением Эйдука, который действительно note 269наводил все справки о кандидатах, сам рекомендовал мне своих кандидатов, которых он хорошо знал… Словом, в этом отношении я был, как у Христа за пазу­хой. Держал он себя очень прилично, мне не досаждал, был исполнителен, и его участие в этой работе значи­тельно облегчало мне дело…

В заключение описания работы Эйдука приведу маленький эпизод.

Как то он засиделся у меня до 11-12 часов вече­ра. Было что то очень спешное. Мы сидели у моего письменного стола. Вдруг с Лубянки донеслось (ветер был оттуда) "заводи машину!" И вслед затем загудел мотор грузовика. Эйдук застыл на полуслове. Глаза его зажмурились, как бы в сладкой истое, и каким то нежным и томным голосом он удовлетво­ренно произнес, взглянув на меня:

— А, наши работают…

Тогда я еще не знал, что означают звуки гудящего мотора.

— Кто работает?.. что такое? — спросил я.

— Наши… на Лубянке… — ответил он, сделав указательным пальцем правой руки движение, как бы поднимая и опуская курок револьвера. — Разве вы не знали этого? — с удивлением спросил он. — Ведь это каждый вечер в это время… «выводят в расход» кого следует…

Холодный ужас прокрался мне за спину…. Стало понятно и так жутко от этого понимания… Представи­лись картины того, что творилось и творится в советских застенках, о чем я говорил выше (см. гл. XVII)… Здесь рядом, чуть-чуть не в моей комнате…

— Какой ужас! — не удержался я.

— Нет, хорошо… — томно, с наслаждением note 270в голосе, точно маньяк в сексуальном экстазе, произ­нес Эйдук, — это полирует кровь…

А мне казалось, что на меня надвигается какое то страшное косматое чудовище… чудовище, дышащее на меня ледяным дыханием смерти…

Оно гудело за окном моей комнаты, где я жил, работал и спал…

Гудела Смерть…

XX

— Товарищ Соломон? — спросил меня женский голос по телефону.

— Да, это я… слушаю…

— С вами хочет говорить товарищ Ленин. Я передаю ему трубку…

— Это вы, Георгий Александрович? — услыхал я голос Ленина. — Здравствуйте… Вот, в чем дело. У меня сейчас сидят Горький и Гржебин… Вы, кажется, знаете их обоих?

— Да, знаю… В чем дело? — спросил я.

— А, видите ли, лавры ваших контрабандистов не дают спокойно спать этим джентльменам… Они тоже хотят приобщиться к этой почтенной деятельности… Серьезно говоря, я одобряю их проект… Надеюсь, что и вы найдете его приемлемым… Речь идет о покупке большой партии бумаги в Финляндии — у нас ведь положение с бумагой аховое… Так вот, если вы соглас­ны, назначьте время, когда вы можете их принять, что­бы сговориться…

Я назначил день и час, и они оба явились ко мне. Горький, с которым я некогда во время моего note 271пребывании в Крыму видался довольно часто, хотя отношения между нами были только поверхностные

к моему удивленно вдруг заговорил со мной крайне приятельски, даже интимным тоном, стал вспоминать о наших встречах… словом, принимая во внимание обстоятель­ства, при которых мы в данную минуту встретились, держал себя просто по-хамски. (В последний раз перед описываемым свиданием я встретился с ним в 1904 году. В России была «весна», га­зеты заговорили свободнее, шли политические банкеты. Но гнет царского режима еще давал себя знать. Я был в Петербурге, только что выйдя из под "особого надзора". Мне из провинции один приятель написал о каком то возмутительном случае произвола, прося использовать его для печа­ти. В то время только что появилась в свете новая, яркая, правдивая и серьезная газета "Наша Жизнь". Я и снес свою заметку туда. Меня направили к заведующей провинциальным отделом Е. Д. Кусковой. Пробежав заметку, она резко (хотя и основательно) сказала мне: "Факт очень интерес­ный. Но не зная вас, я не могу поместить его в газете… Кто вас знает — может быть, вы провокатор?…. Если укажете на известных мне лиц, знающих вас и могущих пору­читься за вас, я приму заметку…". Конечно, она была права…

В той же комнат сидел Горький, которого я знал по Кры­му, и В. Я. Богучарский, с которым я тоже познакомился в Крыму (Горький привел его как - то ко мне). Почему то Горький, присутствовавший при этой сцене, делал вид, что не знает меня… По крайней мере он ничем не подал ви­да, что я ему хорошо знаком. Меня это возмутило. Была неприятна и сцена с Кусковой (хотя я ее и не виню)… Что то во мне закипело и, обратившись к Кусковой и глядя прямо в глаза Горькому, должно быть, очень злым взглядом, я сказал: "Да вот, чтобы далеко не ходить, меня знает Алексей Максимович Горький, а также и Василий Яковлевич Богучарский". Я сказал это таким тоном, что оба они встрепену­лись, а находившийся тут же Португалов, который ходил и двигался около Кусковой с выражением бесконечной предан­ности, даже вздрогнул и укоризненно посмотрел на меня… Тогда и Горький и Богучарский поторопились ко мне, стали

по­жимать мне руки, говоря, что после стольких лет разлуки не узнали меня… Но я был зол. Я взял свою заметку и передал ее в "Сын Отечества" Г. И. Шрейдеру, который и напечатал ее. — Автор.), note 272 Гржебин, которого я тоже немного знал, сейчас же бестактно стал пред­лагать мне написать мои воспоминания, как революционера, говоря, что он собирается издавать целую серию таких мемуаров… Кое-как отделавшись от всех этих ненужных и таких подозрительных при данных обстоятельствах "любезностей", я попросил их перейти к делу.