Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

каждый раз плакала. Конечно, дом большой, новый, и ей было очень жаль

расставаться с ним. Она помогала мне благоустраиваться. Вешала карнизы и

шторы. Расставляла мебель, какая была. Бывшая хозяйка говорила, что на

чердаке было очень много добра, но переселенцы, которые приехали раньше

нас, все вынесли, потому что дома не были заперты и никем не охранялись.

Брали все, что плохо лежит.

Александра Ивановна Митрофанова поселилась в пустом доме в поселке

Ляптау (сейчас Муромское). К ней тоже из Зеленоградска пришла бывшая

хозяйка дома:

—■ Милостыню просила с девочкой. Девочке примерно лет восемь- десять.

Пришла и говорит: «Фрау, дас хауз — мой». — Я говорю: «Я не виновата». Дала

ей милостыню, они пошли. А уже было холодно. И вот, недалеко от

Зеленоградска, у колхоза «Победа», хуторок был разрушенный. Они там

затопили печку, у печки грелись. И замерзли...

Переселение на чердаки и в подвалы было далеко не самым худшим

исходом. В первые послевоенные месяцы существовала еще одна категория

немцев — бездомные: одинокие старики, беспризорные дети. Создававшиеся в

спешном порядке дома престарелых и детские приемники не могли вместить всех

нуждающихся.

т&рш редакции газеты «Новое время», издававшейся на немецком языке,

рассказала о таком случае:

139

— Однажды в кабинет к редактору вошла старая немка лет семидесяти-

восьмидесяти и с плачем упала перед ним на колени. Ее подняли, успокоили.

Она рассказала, что одинока и бездомна, во время бомбежки английскими

самолетами улица, где она жила на берегу реки Прегель, была полностью

разрушена; дочь ее погибла при пожаре. Женщина просила устроить ее в дом

престарелых. Легко сказать, но где найти там место? Мне поручили отвести немку

в учреждение, которое занималось этими вопросами и размещалось где-то в

конце улицы Тельмана или на улице Александра Невского (уже не помню точно).

Дело было зимой, на мостовой полно снегу, еле дотащила я эту женщину,

поддерживая под руку, до нужного дома. Но там не хотели ее принять из-за

отсутствия мест в интернате. Пришлось мне идти за помощью в обком партии (он

находился тогда на Советском проспекте). Все уладилось, немку удалось

определить в дом престарелых.

Особенно трудно немцам было пережить жестокую зиму 1946— 1947 годов.

В это время Нина Моисеевна Вавилова работала на ва- гонзаводе: «Кому негде

было жить — те ходили зимой на завод ночевать. Много стариков позамерзало в

ту зиму. И возле моего станка я увидела немца-старика, трогаю его, проснись,

мол, — а он уже окоченел. Такая была зима суровая, мороз сильный.

Переводчица, фрау Люшкина, говорила: «О, рус, вы приехали и зиму привезли. У

нас никогда такой не было».

Голод гражданского населения

Еще более острой проблемой для оставшегося немецкого населения было

пропитание. Легче было тем, кто сохранил свое жилье, а значит, имел и какие-то

запасы. Об этом вспоминала Мария Алексеевна Скворцова из поселка

Саранское: вместе с другими переселенцами она не раз находила спрятанные

немецкие фляги с зерном. Но большинство немцев запасов не имело.

«Коменданту гор. Кенигсберга генерал-майору тов. Смирнову.

Все выявленное и выявляемое в городе Кенигсберге продовольствие и

фураж передайте в распоряжение интендантского управления фронта.

нувших оарж, кар1ифсло, находящийся на складах города, и мясной ^ой,

имеющийся на холодильнике.

Начальник тыла 3 Белфронта генерал-майор и/с Рожков,

22 апреля 1945 года».

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 7.Л.1.

Анатолий Адамович Поплавский из Багратионовска заметил, что «немцы

часто прибивались к воинским частям: стирали, убирали — тем и кормились».

«Когда войска стояли в городе, повсюду были походные кухни. Вместе с нашими

солдатами питались и немцы. Когда походных кухонь не стало, положение

немцев осложнилось» (Я. А. Л-ин).

В первые же недели после взятия Кенигсберга на местное население была

распространена карточная система. Нормы получаемого по ним продовольствия

были очень скромные, но и их отоваривать приходилось с большим трудом.

«Снабжение немецкого населения обеспечивается по линии отпуска

продовольствия в централизованном порядке с НКО. Для трудоспособного

немецкого населения хлеб отпускается 400 граммов. Нетрудоспособные и

иждивенцы получают хлеба — 200 граммов.

Для работающих по строительству, канализации, водопроводу организовано

общественное питание. Горячая пища выдается один раз в день. В данный

момент НКО отпуск продуктов совершенно прекратил».

Из доклада о работе гражданского управления Кенигсберга

140

за апрель-ноябрь 1945 года.

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д.5. Л.61.

кто воспитан в нацистском духе и не хотел работать на советское

государство?

Нам видится более простое объяснение: не все могли работать, да и число

рабочих мест было ограничено. За работу (а значит, и паек) держались изо всех

сил. «У работающей на вагонзаводе фрау Цимлер было двое детей. Очень они

голодали. Мать их в холод, больных, за собой на работу таскала, чтобы только

карточки не лишиться», * свидетельствует Нина Моисеевна Вавилова.

Те, кому не удавалось устроиться на работу, крутились как могли: шли в

няньки, домработницы, шили одежду на заказ, ловили и торговали рыбой,

продавали оставшиеся вещи.

— Когда мы жили в поселке Дружба Правдинского района, к нам ходила одна

старушка-немка. Жила она с двумя внучками. У нас от коровы по три ведра

молока надаивали. Так мама ей молока давала. Старушка все хотела что-то для

нас сделать. То носочки поштопает, то еще что-то. Пыталась в обмен на молоко

вещи приносить, а мама не брала. Что же брать-то, если у нее самой две

маленькие девочки остались. Брат наловит рыбы и тоже ей давал, —^

вспоминает Антонина Егоровна Шадрина.

Часто немцы ходили по домам, просили работу. «Так брать что- нибудь

стеснялись, — рассказывает Елена Тимофеевна Караваш- кина. -- Очень

совестливый народ. Были как котята беспомощные. Домой приходили, просили

что-нибудь из еды и обязательно расплачивались: кто хрустальную вазу даст, кто

еще что-нибудь. Если не берешь — обижались: “Берите, это гут, гут будет для

вас”. Другой раз им из одежды что-нибудь отдашь*,.»

Многие переселенцы заметили эту черту в характере немцев: насколько

возможно, они старались не принимать бесплатных услуг. Владимир Дмитриевич

Фомин зашел как-то на один из кенигсбергских рынков: «Зашел просто так —

покупать было нечего. Стоит девчушка- немка лет тринадцати, держит щетку. Дал

я ей десять рублей, но немцы подачек не брали, пришлось мне эту щетку взять.

Смотрю: купила она кусочек хлеба, аккуратно его завернула, спрятала и пошла».

В главе о питании советских переселенцев мы рассказывали о страшном

полуголодном существовании наших соотечественников в эту морозную зиму.

Стоит ли говорить, что положение немецкого населения было еще хуже. «Немцы

с голоду пухли. Их разносило, и становились они как бы стеклянные на вид. А

некоторые наоборот — становились сухими, как бы высыхали. Весной они

яблочки маленькие поедали, которые только-только от цветка, смородину

зеленую», — свидетельствует • Анатолий Семенович Карандеев из

Багратионовского района.

Чтобы как-то выжить, надо было через многое переступить. Приходилось

довольствоваться картофельными очистками, гнилой свеклой, лебедой.

«Недалеко от нашего дома в сарае жила немка с ребенком. Матери иногда

давали зерно на муку, так эта женщина зайдет к нам и сметет с жерновов остатки