Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

муки для себя. Многие немцы питались ракушками — их в реке вылавливали.

Прямо в доме разводили костер, нагревали ракушки. Они лопались, тогда их

содержимое ели. Кошек всех поели», -т- говорит Антонина Васильевна Якимова

из Правдинского района. «Часто было так. Растет большой репей. Они накопают

корни, начистят, потом прокрутят через мясорубку, наварят бурду и едят. Иногда,

когда была, добавляли туда муку» (Альбина Федоровна Румянцева, жительница

поселка Саранское).

141

Приходилось есть павший скот (Павел Григорьевич Белошап- с к и й), жаб и

мышей (Нина Николаевна Дудченко). «Иду я однажды, — говорит Евдокия

Семеновна Жукова из Багратионовска, - вижу: немец нашел мертвого аиста.

Сидел и ощипывал его дохлого. Немцы умирали здесь, как в Ленинграде». «От

голода сильнее всего страдали немецкие дети. Их тельца были покрыты язвами.

Чтобы прокормиться, они собирали отбросы на помойках» (Татьяна Семеновна

Иванова, поселок Маршальское). Вот еще одно свидетельство Александры

Афанасьевны Селезневой из Калининграда:

— В то время мусорок не было, и кучи мусора лежали во дворах и на улицах.

Как-то раз я увидела, что немецкие мальчик и девочка роются в куче мусора и

кладут к себе в сумку, чтобы поесть, какие-то объедки,. Я принесла им по

картошинке и по куску хлеба. Было это в сорок шестом году. Ведь это же дети,

мне их жалко было: роются в мусоре и едят! Я ушла домой, через какое-то время

снова вышла, а они все равно в мусоре роются.

И еще одна картина, повторяющаяся из интервью в интервью.

«15.1-47 года в 8 часов на ул. Александра Невского (Победа), 3-й район,

около дома № 81 был обнаружен истощенный труп неизвестной женщины, по

наружному виду немка, без признаков насилия смерти, труп направлен в

облбольницу для вскрытия».

Из сводки происшествий по Калининграду за 1947 год.

ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 2. Л. 11.

— А немцев сколько умирало, — говорит Елизавета Васильевна

Румянцева. — Бывало иду на работу утром рано, смотрю — сидит человек.

Думаю, ну, вечером пойду обратно, он уже, наверное, отойдет

в мир иной. И что же вы думаете? Я вечером шла и забыла и как запнулась

об него. А он действительно уже мертвый.

— Я ходила в школу по улицам Кутузова и Офицерской, — рассказывает

Галина Павловна Р о м а н ь, — навстречу часто попадались немцы, идут, стуча

деревянными колодками, и везут на санках мертвых своих, зашитых в мешки.

Каждое утро встречала одного-двух мертвых немцев. Мама все, бывало,

успокаивала: в Ленинграде в блокаду наших больше умирало.

«По состоянию на 10.11.45 года из немецкого населения в городских

больницах находится больных:

а) в центральной больнице

— 1458 чел.

б) в инфекционной больнице

1§ 888 |

в) в инфекционной св. Елизаветы

— 340 “

г) в больнице св. Екатерины

Ш 248 “ <...>

Смертность немецкого населения:

За октябрь умерло 1333 человека,

за две декады сентября умерло

1799 человек, кроме больниц <...>

142

Смертность местного населения по стационарам:

<...> в сентябре 881 чел.,

в октябре — 768 чел.»

Из доклада гражданского управления Кенигсберга за 1945 год.

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 5. Л. 62, 64.

К голоду и холоду добавлялись болезни, вызванные чрезмерной плотностью

населения и вынужденной антисанитарией. Александр Васильевич Кузнецов

весной 1948 года принимал участие в депортации немцев из Озерска, ходил по их

домам.

— Жили они грязно. В домах стояли буржуйки, топили почти что по-черному.

Вышел я из одного дома на улицу, гляжу: одна половина брюк у меня синяя, а

другая — черная. Стряхнул, а это блохи. Я и подумал: как же они жили в таких

условиях?

Наши собеседники рассказывали нам, что немцы ходили по домам и просили

«мыльной водички» — той, что оставалась от стирки.

«Немецкое население живет в домах крайне скученно, отсюда большой круг

контактированных при выявлении случаев заболевания инфекционными

болезнями. Мыла ни больницы, ни население не получают.

Голод, холод, эпидемии уносили в месяц по две-три тысячи жизней. Умерших

не успевали хоронить. Алексей Васильевич Трамбо- вицкий зашел однажды в

несохранившуюся до сегодняшнего дня кирху: там было сложено около двадцати

трупов немцев. По уграм выделенный из воинских частей команды проезжали по

городу и собирали завернутые в простыни трупы для последующего захоронения.

Зимой сорок седьмого положение некоторых жителей было столь безысходным,

что «чуя смерть, они сами приходили на кладбище и ложились умирать на

могилы своих родственников» (Владимир Дмитриевич Ф о м и н, Калининград).

В центральной больнице до 15% больных помещены на матрацах на полу

(без коек), в инфекционной больнице до 80% по два человека размещены на

одной койке».

Из доклада гражданского управления Кенигсберга за 1945 год.

ГАКО. Ф. ЗЗО.Оп. 1.Д.5.Л. 63.

Кто знает, какова бы была жатва скорби, если бы не сострадание и помощь

немцам со стороны простых русских людей.

Р#- Нам самим было голодно, но мы как могли помогали немцам, спасая их

от голодной смерти, особенно немецких детей. Наши переселенцы сами

приглашали к себе домой немецких женщин с маленькими детьми и кормили их,

отрывая продукты от своего тощего пайка. У кого были коровы, отдавали часть

молока безвозмездно немецким детям (у немцев коров не было), *— рассказал

Павел Григорьевич Бело* шапски й.

Когда я работала в Зеленоградске в воинской столовой, — вспоминает

Матрена Федотовна Букреева, — пошла раз коров доить. Немцы выбегли.

Просют. Голодные. Я раздала все молоко (так было два раза). Начальник мне

говорит: «А своих чем будешь кормить?» И когда я у генерала Кондратьева

работала, две девочки ходили: «Брут, брут?». Я их кормила. Немок брала помочь

полы помыть — тоже кормила. Наш генерал немцев не обижал. Никого. Всегда,

когда немцы приходили, просили, говорил: «Накорми».

143

Наталья Петровна Любкина из поселка Гастеллово тоже жалела немцев:

«Голодовали они и ко мне ходили просить молока. От коровы молока много

надаивала — куда его девать? Я все время давала. Один старичок-немец ко мне

приходил. Всегда налью ему. Так он не хотел оставаться в долгу: накосит тележку

сена, привезет мне. Когда он не приходил, так я ему относила. Однажды

мальчишки прибежали, говорят, что этот немец меня зовет. Жил-то он совсем-

совсем один в избушке на окраине. Пришла я, а он лежит — помирает. Так долго

смотрел на

меня и все повторял: “Алее капут, алее капут”, — всё, значит, конец пришел.

Так и помер. Потом пришли немцы, его похоронили».

Когда уже нельзя было сохранить жизнь взрослым, старались спасти хотя бы

детей. Вспоминает Антонина Семеновна Николаева, работавшая в 1946 году в

колхозе имени Горького близ Мамоново:

— Немцы — жители нашей деревни — пухли с голоду. Однажды пошли на

соседний хутор. В одном из домов обнаружили немку-мать с дочерью. Маленькая

девочка жестами объяснила, что ее мать умирает. Потом она принесла

фотографии и показывала, объясняя жестами, кто изображен на фотографиях, а

после этого показала могилу своей сестренки в саду. Мы накормили девочку и

взяли с собой; ее мать схоронили.

Не все переселенцы были столь отзывчивы. Александре Афанасьевне

Селезневой из Калининграда однажды потребовалась лопатка для работы в саду.

Договорилась с соседями-немцами:

— Жили они голодно, я понесла им хлеба, хоть сами они об этом не просили.

Когда шла к ним с хлебом, мне навстречу вышла женщина с такой же лопаткой. Я